Первые годы жизни.

Первый ГоД Жизни Казака: Представления, рождение, крестины.
М. А. ЖИГУНОВА, Омский филиал Института археологии и этнографии СО РАН, Омский государственный университет им. ф. М. Достоевского, г. Омск.

Детство представляет собой не только физиологическое, психологическое, педагогическое, но и сложное социокультурное явление, имеющее этнокультурную специфику, поэтому не ослабевает интерес к исследованиям данной проблематики. В подтверждение этого появляются такие новые научные направления, как методика изучения детства, культурно-историческая психология детства, социология детства, этнография детства,
культура детства и пр. Основополагающими исследованиями в данной сфере являются труды Ф. Арьеса, Л. С. Выготского, Л. Демоза, И. С. Кона, М. Мид, Д. И. Фельдштейна, Д. Б. Эльконина и др. Первый год жизни счи-
тается особо важным и значимым, поскольку именно в этот период времени закладываются основы будущего физического и психического здоровья, дальнейшей жизни и черт характера. Если физиологические процессы,
связанные с деторождением, едины для всего человечества, то сопутствующие им представления, обряды, ритуалы и действа, включавшие как рациональные, так и религиозно-магические акты, имеют социально-этническую специфику [7, с. 137; 8, с. 500]. Вместе с тем можно найти немало общих черт и этнокультурных параллелей в родильно-крестильных обрядах самых разных народов [4; 6].
Традиционная семейная обрядность сибирских казаков к концу ХХ в. была практически не изучена. Отдельные аспекты данной тематики (преимущественно — сведения по свадьбе) были представлены в публикациях М. М. Багизбаевой, Е. М. Бородиной, М. А. Жигуновой, В. А. Зверева, Ф. К. Зобнина, И. Н. Князевой, А. А. Лебедевой, В. А. Липинской, Н. А. Миненко, П. Е. Петрова, В. Плотникова, В. В. Реммлера, А. В. Сафьяновой и др. Историко-этнографическая реконструкция обрядов жизненного цикла сибирских казаков в конце XIX — первой трети XX в. была впервые предпринята автором в начале 2000-х гг. [3; 9, с. 311-330]. Комплексное этнографическое изучение сибирского казачества было начато в 1980-х гг. Экспедициями Омского государственного университета на территории Казахстана (Северо-Казахстанская и Кустанайская области) и Омской области. В последующие годы работы проводились Омским филиалом Объединенного института истории, филологии и философии СО РАН (с 2006 г. — Институт археологии и этнографии СО РАН) в Алтайском крае, Кемеровской, Томской и Тюменской областях, Ханты-Мансийском и Ямало-Ненецком АО, Павлодарской области Казахстана. Несмотря на то что сибирское казачество было неоднородным по этническому и религиозному составу, в конце XIX в. 94,86% сибирских казаков были представлены восточнославянскими народами [1, с. 33-34]. Далее мы рассмотрим основные моменты родильно-крестильных обрядов, характерные для большинства сибирских казаков в конце XIX — первой трети ХХ в. Наряду с другими обрядами жизненного цикла, родильно-крестильные относят к переходным ритуалам [2, с. 9], поскольку считается, что во время их проведения совершается символический переход человека из одного статуса в другой и установление его новой идентичности: появление новорожденного «на этот свет», его крещение — «духовное рождение» и имя наречение. Следует отметить, что при этом новый статус приобретает не только младенец, но и роженица. Основной функциональной направленностью этих обрядов являлось стремление обеспечить матери и ребенку благоприятный переход из одного состояния в другое, сохранить их здоровье и благополучие, уберечь от сглаза и порчи, обеспечить благоприятное будущее. Деторождение считалось особо сакральным явлением, с которым были связаны различные приметы, запреты и обрядовые действа. Не случайно, из всех семейных обрядов именно родильно-крестильные изучены меньше всего. Причины этого во многом связаны со сложностью сбора материалов по данной теме (особенно — мужчинам).
Структура традиционного родильного обряда была трехчленной: 1) обряды, сопровождающие появление ребенка на свет; 2) обряды, символизирующие принятие в семью и общину нового члена; 3) очистительные обряды матери и повивальной бабки [5, с. 319].
Рождение ребенка являлось желанным событием в каждой семье. Бездетность повсеместно считалась большим несчастьем, «божьим наказанием за грехи», а бесплодие — позором для женщины. О важности деторождения свидетельствуют различные продуцирующие обряды, встречающиеся в календарном и свадебном циклах. Предпочтительным являлось рождение мальчика — наследника, продолжателя казачьего рода и фамилии. Семья
у казаков являлась показателем богоугодности, уважения традиций, стремления к продолжению рода. У сибирских казаков в конце XIX — первой трети ХХ в. семьи были многочисленными (иногда — по 10-19 детей).
Искусственное прерывание беременности строго воспрещалось, жили по принципу: «На все воля Божья, раз Господь так пожелал, так тому и быть». В связи с этим встречались случаи, когда вернувшийся со службы казак заставал дома люльку с ребенком. По свидетельству информаторов, «жену побьет за ребенка нагульного, а дите ростит, Богом ведь данное».
Наступившую беременность и сроки предстоящих родов тщательно скрывали от посторонних. Широко распространено было мнение, что «чем меньше людей будут знать, тем меньше роженица будет мучиться». Суще-
ствовали представления, согласно которым «колдун, узнав о беременности женщины, мог наколдовать так, что вместо ребенка она родит головешку (обгорелое полено)». Хотя работали беременные женщины «до последнего», к ним существовало особое отношение. Их старались изолировать от активного общения с внешним миром (запрещалось присутствовать на похоронах, быть крестной и т. д.), освобождали от тяжелой работы. Считалось, что беременная «одной ногой в могиле стоит» (пограничное состояние), поэтому нельзя ей отказывать в желаниях и пищевых капризах. Верили, что поведение матери может повлиять на судьбу ребенка. Отсюда вытекали различные запреты морально-нравственного характера, основанные на магии подобия: нельзя совершать плохих поступков, грубо разговаривать и т. д.
Запрещалось пинать или задевать ногой кошек и собак («у младенца может вырасти черная щетинка», «привяжется «собачья болезнь» — рахит»), переступать через коромысло, оглоблю или веревку («калека родится»), смотреть на пожар и уродливых людей, раздражаться и нервничать. В течение всего срока беременности запрещалось подстригать волосы. Встречался запрет на супружеские интимные отношения со второй половины беременности (после шевеления плода). В каждой станице была своя бабка-повитуха, которая принимала роды, оказывала разнообразную помощь по уходу за матерью и младенцем. У сибирских казаков иногда разрешалось присутствовать при рождении ребенка матери роженицы, ее свекрови и даже мужу. Чаще всего роды проходили в бане. Для их облегчения считалось необходимым развязать все узлы на поясах и платках, расплести косы и распустить волосы, снять кольца и серьги, открыть все замки, сундуки и ворота. В Архангельском Бишкульского района Северо-Казахстанской области повитуха толкла в деревянной ступке спорыш («спорину») и давала его роженице. В восточнославянской мифологии наименованием «спорыш» обозначали двойное зерно или двойной колос, который рассматривался как близнечный символ плодородия. При особенно тяжелых родах приглашали вторую повитуху, обводили роженицу вокруг стола, служили в доме молебен или просили местного священника открыть в храме «царские врата». Пуповину обрезали ножом или ножницами, завязывали специально приготовленной для этого льняной ниткой, остаток которой сжигали. Послед (плаценту) и пуповину повитуха заворачивала в чистую тряпочку и закапывала в укромное место (под порогом, в углу у бани, в подполе в углу под иконами), чтобы никто не мог их найти и нанести вред. Высушенный послед мог
храниться у матери, а когда сын уходил на службу или на войну, то его зашивали казаку в одежду (в качестве амулета-оберега). Высушенную пуповину иногда клали в туфель невесте перед венчанием, а также использовали для приготовления отвара «от грыжи». Встречались случаи, когда при рождении больного/слабого ребенка повитуха перекрещивала его и опускала головой в ведро с водой, то есть умерщвляла. Если ребенок рождался «в рубашке», то ее прятали в подвенечное платье и закапывали в укромном месте. Новорожденного мальчика принимали на полотенце и заворачивали в рубаху отца. В большинстве случаев младенца сразу прикладывали к груди матери, поскольку вскармливание материнским молоком считалось необходимым условием хорошего здоровья и дальнейшего полноценного развития. Для искусственного кормления использовали «рожок» — изготовленный из коровьего рога, на который надевался сосок коровьего вымени (с начала ХХ в.—резиновая соска). Также заворачивали в чистую тряпочку нажеванный хлеб, пряник, свеклу, морковь или кашу и давали ребенку сосать. При недостатке материнского молока ребенка докармливали коровьим молоком, разведенным водой. Специального режима не придерживались, кормили по первому требованию-плачу. Считалось, что плакать ребенку вредно, «может грыжу накричать».
Новорожденного до 40 дней никому не показывали, держали на печке за занавеской (чтобы у него «не портились глазки», чтобы его «не сурочили»). Особенно боялись карих женских глаз. Чтобы уберечь дитя от «сглаза», мать умывала его каждое утро и вечер настоем богородской травы (чабреца), куда опускала нож, ложку и нательный крест младенца. В первые 5-7 дней после родов повитуха водила роженицу с ребенком в баню, «правила ей живот и младенцу — головку». В Архангельском, когда вели роженицу в баню, то одевали ее старухой, давали в руку клюку — «чтобы никто ее не узнал». После последней бани совершался очистительный обряд «размывания рук»: новым куском мыла роженица и повитуха мыли руки и одновременно утирались новым полотенцем. При этом вставали правой ногой на веник, чертили крест одной ладонью на другой, роженица складывала руки крест-накрест, а повитуха разнимала их. После этого мыло, полотенце и другие подарки
передавались повитухе в знак благодарности. После этого собирались родины. Особенно торжественно отмечалось рождение первенца. Как правило, на родинах присутствовали только замужние женщины, уже рожавшие и имевшие детей. Приходящие приносили с собой различные кушанья, включая пироги. Причем если рождалась девочка, то дарили сладкие пироги (с начинкой из ягод или варенья), а при рождении мальчика — рыбные или с мясом, подавая, приговаривали: «Вот вам пирог с сыночком». Главным событием первого года жизни являлся церковный обряд крещения, который старались произвести как можно скорее, поскольку до это-
го момента ребенок считался «нечистым». Свидетельством этого является бытовавшая пословица: «Некрещеный ребенок — чертенок». Если ребенок рождался слабым, то его крестила «домашним способом» сама повитуха.
Обязательно выбирались крестные — вторые, названые родители ребенка, его духовные наставники, которые должны были взять все заботы о ребенке на себя в случае смерти его родителей. Как правило, их избирали из ближайших родственников отца и матери. Если предыдущие дети в семье умирали, то в крестные звали «первых встречных». Считалось, что отказываться от этого нельзя. Крещение в церкви совершалось по каноническим правилам, обычно в течение первых 2-х недель после рождения. Оно считалось «вторым духовным рождением» ребенка, после которого он обретал имя и становился полноправным членом человеческого общества. Родители ребенка на крещении не присутствовали. В церковном обряде принимали участие крестные, допускалось присутствие ближайших родственников. Имя для новорожденного выбиралось по святцам — из списка святых
по церковному календарю. Нарекали именем святого, в день чествования которого его крестили (или родили), либо именем святого, находящегося в святцах поблизости. Обычно для мальчика допускалась большая вариативность выбора имени, чем для девочки. Иногда сами родители выбирали понравившееся имя (часто — в честь дедушки) и просили записать его в церковные книги. Проанализировав имеющиеся материалы и собранные
родословные, можно сделать вывод о том, что среди сибирских казаков в начале ХХ в. чаще всего встречалось имя Иван. Наряду с ним употреблялись: Аким, Александр, Андрей, Афанасий, Ануфрий, Аристарх, Василий, Вик-
тор, Владимир, Влас, Григорий, Демид, Дмитрий, Евлампий, Евсей, Еким, Зосима, Илья, Киприан, Константин, Кузьма, Логин, Лукьян, Михаил, Назар, Никифор, Николай, Павел, Петр, Платон, Прокипий, Савватий, Севе-
рьян, Степан, Трофим, Федор, яков и многие другие.
Священник зажигал три свечи и трижды опускал младенца в купель со словами: «Во Христа креститесь, во Христа облекайтесь! Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя!». Крестными при этом читалась молитва «Верую». Смазав
ребенку лоб, грудь и пяточки елейным маслом — «поставив печать Духа святого», — батюшка отдавал его кумовьям. Мальчика обычно заносили на алтарь и трижды обносили вокруг иконостаса. Надетый при крещении на
шею крестик полагалось носить, не снимая (за исключением случаев посещения бани, считавшейся «нечистым местом»). До совершения этого обряда целовать младенца было нельзя. Повсеместно у сибирских казаков, как
и у всех восточных славян, было распространено первое гадание о будущей судьбе ребенка. Состригали с макушки прядь волос, закатывали ее в воск от свечи и бросали в купель с водой. Считалось, «если комочек с волосами утонет в воде, то ребенок долго не проживет». Воду из купели выливали в церковном дворе у стенки, «где никто не ходил». После крещения кумовья везли ребенка домой и укладывали его в красном углу под иконами на вывороченную мехом наружу шубу («чтоб богатым и счастливым был»). За накрытыми столами рассаживались приглашенные гости. При рождении мальчика звали прежде всего мужчин — старых казаков, атамана или кого-нибудь из его представителей. Собравшиеся вспоминали всех прославившихся родственников ребенка, перечисляли их подвиги, желали новорожденному вырасти таким же храбрым казаком. И лишь затем начинался общий праздник крестин. Обязательным элементом крестин являлось коллективное исполнение исторических, военных и походных песен. Крестные считались почетными гостями на крестинах, родители
ребенка дарили им подарки. Обычно крестная приносила новорожденному в подарок рубашку, полотенце, простынку, а крестный — чепчик, пеленки, отрез материи. Родственники дарили игрушки и погремушки, деньги «на зубок». При этом обязательно высказывали пожелание родителям: «Желаем вам вспоить, вскормить, на коня посадить». Главным во всех высказываниях являлись пожелания здоровья, «вырасти хорошим человеком: умным,
уважительным, богатым, красивым» и настоящим казаком. Поскольку, как известно, «настоящими казаками не рождаются, а становятся». Особенностью крестинного обеда являлось приготовление повитухой «бабкиной каши». Каша варилась на молоке из пшена, гречки или риса, в южных районах Западной Сибири и в Северном Казахстане в нее добавляли урюк или изюм, в северных — мед. Все приходящие на крестины брали
по ложке, пробовали эту кашу, затем благодарили повитуху и одаривали ее подарками, включая деньги. После этого на стол выставлялись другие кушанья: пироги, кисели, молоко, мясо, рыба. Аналогичные обряды были известны почти на всей территории Европейской России, существовали они у белорусов и жителей северных губерний Украины [8, с. 157]. К повитухам сохранялось особое отношение на протяжении всей жизни. В специальный день повитух (8 февраля) к ним приходили с подарками, угощением, благодарили за оказанную при родах помощь.
Большую часть своего времени новорожденный до года проводил в подвешенной колыбели (люльке, зыбке). Такие колыбели крепились либо с помощью крюка на матицу — потолочную балку, либо на очеп — длинную жердь. У сибирских казаков встречались колыбели нескольких типов: в виде прямоугольного деревянного ящичка, сужающегося книзу, в форме лубяного короба овальной формы или плетеной корзинки, а также — прямоугольной деревянной рамы, обтянутой холстом. Последняя чаще использовалась как переносная — при работах в поле, в лесу, ее подвешивали на березу или другое подходящее дерево. Младенца укладывали в колыбель в некоторых
семьях лишь после крещения. До этого времени он спал в плетеной корзине на печи или в постели матери. Первое укладывание младенца в колыбель сопровождалось различными магическими действиями, которые должны
были способствовать здоровью и спокойствию младенца, защищать его от бед и нечистой силы. К приему нового «жильца» колыбель тщательно готовили: окропляли с молитвой святой водой, привешивали колокольчик, иконку или крестик, окуривали ладаном, читали заговоры. На дно колыбели клали соломенный матрасик или толстый слой соломы, сена, старой одежды, тряпок, под голову — подушечку из сена или соломы, сверху — покрывало
или лоскутное одеяло. Над колыбелью всегда вешали ситцевый или холщевый полог. Он надевался для затемнения колыбели (считалось, что ребенок в темноте лучше спит), а также — для защиты от насекомых, предохранения «от дурного глаза» входивших в избу посторонних людей. Считалось, что младенец, уложенный в люльку, подвешенную над полом, находится в большей безопасности, чем в кроватке, стоящей на полу, и неведомая — нечистая сила не сможет забрать его у людей и вернуть его в свой мир [11, 70с. 159]. Существовал и ритуальный обряд прощания с колыбелью, который проводился после достижения ребенком годовалого или двухлетнего возраста. До настоящего времени сохраняется поверье, что «пустую колыбель качать нельзя — ребенок будет плохо спать, у него будет болеть голова». Раньше считали, что это может привезти даже к смерти младенца. Для того чтобы ребенок быстро засыпал и спал бы крепким здоровым сном,
считалось необходимым укачивать его и петь колыбельные песенки: «Спи, младенец мой прекрасный, баюшки-баю…». Хороший сон считался залогом крепкого здоровья, поскольку верили, что во время спокойного сна ребенок набирается сил. С первых дней жизни ребенка плотно пеленали, «чтоб лежал столбиком». Мать, бабушка или няня, когда ребенка распеленают, проводили своеобразный массаж под названием «потягушки»: поглаживая и расправляя животик, ручки, ножки. Когда ребенок подрастал, наступала пора «поскакушек», прибауток и «ладушек». Примерно с полугода начинались первые игровые забавы: «Идет коза рогатая…», «Гули-гулиньки», «Ладушки», позднее — «Сорока-ворона», «По кочкам, по кочкам» и др. При первых самостоятельных
шагах ребенка выполнялся обряд «разрезания пут». Для этого проводили ножом (ножницами, ребром ладони) по полу черту между ступнями ребенка, «разрезая» невидимые веревочки, мешающие ходить. Первый год жизни ребенка был связан с множеством запретов. Так, запрещалось младенцу стричь волосы и ногти, подносить его к зеркалу, фотографировать, смешить и щекотать, смотреть на спящего, перешагивать через него, поднимать выше своей головы, садить на стол, кормить рыбой («нем будет»). Особо строго соблюдался запрет на подстригание волос.
Считалось, что это может нанести непоправимый урон его физическому и умственному развитию: «поздно начнет говорить, будет замедленно развиваться». Состриженные пряди волос нельзя было выбрасывать (в крайнем
случае, их можно было сжечь), и они пожизненно хранились у матери. Завершался первый год жизни обрядом пострига, первым подпоясыванием и первым сажанием на коня. Обязательно выпекался именинный пирог с рыбой. Родители разламывали его над головой именинника, потом всех присутствующих наделяли кусочком.
В заключение можно сделать следующие выводы. Рассматривая первый год жизни сибирского казака в конце XIX — первой трети ХХ в., можно увидеть как общие восточнославянские этнокультурные аналогии, так и черты,
присущие другим казачьим обществам. В процессе социализации происходило приобщение нового члена к традиционной казачьей системе ценностей. В советское время, начиная с 1920-1930-х гг., стали предприниматься первые попытки введения «красных октябрин», носивших ярко выраженный антирелигиозный характер. В противовес церковному обряду крещения стал вводиться гражданский обряд регистрации новорожденных. Но в первой трети ХХ в. подавляющее большинство казачьего населения сохраняло религиозное
мировоззрение и стремление следовать традициям предков. Необходимость проведения дальнейших работ по собиранию, изучению и пропаганде исторического прошлого и культурных традиций сибирского казачества с целью написания обобщающего историко-культурного исследования не вызывает сомнений и ждет своего воплощения. Очень хочется верить, что известная поговорка: «Казачьему роду — нет переводу» станет реальностью!
Список литературы:
1. Андреев С. М. Сибирское казачье войско: возникновение, становление, развитие (1808-1917 гг.). Омск, 2006. 259 с.
2. Геннеп А. ван. Обряды перехода: Систематическое изучение обрядов. М., 2002. 198 с.
3. Жигунова М. А. Обряды жизненного цикла сибирских казаков: традиции и современность // Катанаевские чтения: материалы 5-й всерос. науч.-практ. конф., г. Омск, 17-18 апр. 2003 г. Омск, 2003. С. 103-109.
4. Жигунова М. А. Русские и казахи: этнокультурные параллели в родильной обрядности // народы Евразии: культура и общество: III Международный Евразийский научный форум: тез. докл. и сообщ. / под ред.
С. А. Абдыманапова. Астана, 2004. С. 86-88.
5. Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М., 1991. 512 с.
6. Карабулатова И. С. Культура детства Тюменской области: традиции и современность. Тюмень, 2004. 269 с.
7. Кон И. С. Ребенок и общество (историко-этнографическая перспектива). М., 1988. 270 с.
8. Листова Т. А. Обряды и обычаи, связанные с рождением детей. Первый год жизни // Русские / отв. ред. В. А. Александров, И. В. Власова, н. С. Полищук. М., 2003. С. 500-517.
9. Очерки традиционной культуры казачеств России. Т. 2 / под общ. ред. Н. И. Бондаря. Краснодар, 2005. 632 с.
10. Родины, дети, повитухи в традициях народной культуры / сост. Е. А. Белоусова; отв. ред. С. Ю. Неклюдов. М., 2001. 319 с.
11. Русские дети: Основы народной педагогики: иллюстрированная энциклопедия. СПб., 2006. 566 с.