Валиханов

Валиханов Чокан Чингисович

Великий казахский ученый востоковед, историк, этнограф, географ, фольклорист, переводчик, журналист, путешественник
Чокан Чингисович Валиханов(1835-1865) – великий казахский ученый востоковед, историк, этнограф, географ, фольклорист, переводчик, журналист, путешественник родился в 1835 году в крепости Кушмурун недалеко от Кустаная. Детство Чокана прошло в родовом имении бабушки Айганым в Сырымбете.
Отец Чокана - Чингиз, ага- султан, дед Уалихан. Прадедом Чокана был хан Абылай. В двенадцатилетнем возрасте Чокан поступил на учебу в Сибирский кадетский корпус в городе Омске, который считался в то время лучшим учебным заведением в Сибири. В кадетском корпусе Чокан с увлечением учился, и за какие-то два-три года догнал и перегнал своих сверстников по знаниям. В формировании мировоззрения Чокана значительную роль сыграли друг и одноклассник его Г.Потанин, преподаватели Н.Ф. Костылецкий, литератор В.Т. Лободовский.
В 1852 году Чокан познакомился с востоковедом И.Н. Березиным и по его просьбе написал статью «Ханские ярлыки Тохтамыша». Это была его первая научная работа. Уже про 14-15-летнего Чокана преподаватели говорили, что он станет ученым.
В 1853 году Чокан закончил обучение в кадетском корпусе и в звании корнета поступил на службу адьютантом генерал-губернатора Степного края Г.Х. Гасфорта. Молодого и не по годам развитого и образованного казаха заметили русские интеллигенты, волею судьбы живущие в Омске писатели и поэты А.Н. Майков, Ф.М.Достоевский, В.Курочкин, ученый-востоковед К.К.Гутковский и другие.
Чокан Валиханов принял участие в судьбе ссыльного писателя-петрашевца, будущего классика русской литературы Ф.М. Достоевского, способствовал досрочному освобождению его из ссылки. На службе у генерал-губернатора, Чокан изучал историю, этнографию, литературу и культуру народов Средней Азии, путешествовал по Центральному Казахстану, Жетысу, Тарбагатаю, собирал материалы и писал статьи по истории степного края, об обычаях и традициях, религии казахов.
В 1856-57 годах Ч. Валиханов совершил научно-исследовательскую и этнографическую экспедицию к заилийским кыргызам и в аулы Старшего Жуза, в Кульджу, где познакомился с историей Джунгарии. В этих поездках он написал известные «Очерки Джунгарии», «Записки о киргизах», «О жанрах казахской народной поэзии», «Дневник поездки на Иссык-Куль», «Предания и легенды большой киргиз-кайсацкой орды» и другие работы, которые стали основой принципиально нового взгляда на казахов, их культуру и литературу. Эти очерки и статьи были высоко оценены русскими учеными.
Другим результатом этих поездок было то обстоятельство, что Чокан ознакомился с некоторыми главами великого кыргызского эпоса «Манас», записал их, проанализировал, перевел на русский язык, показал, что «Манас» - выдающееся произведение восточной устной традиции, кыргызского фольклора. Причем, Чокан назвал «Манас» степной «Илиадой», а продолжение «Манаса» поэму «Семетей» Чокан обозначил, как восточная «Одиссея». Вот так, отдельные главы из «Манаса» были впервые в мире опубликованы на русском языке. Знаменитый путешественник П.П.Семенов-Тянь-Шаньский встречался с Чоканом в Жетысу-Семиречье и советовался с ним по поводу маршрутов по этому краю. По его рекомендации в 1857 году Чокан стал действительным членом Российского географического общества.
В 1858-1859 годах Чокан совершил самое главное в своей короткой жизни путешествие в Кашгар. Под именем купца Алимбая, обрив голову и изменив внешность, Чокан со спутниками проник в Кашгар, в котором жил пять месяцев. Ему удалось разгадать тайну гибели английского путешественника Адольфа Шлагинтвейта, несколькими месяцами ранее него пришедшего в Кашгар из Индии, и погибшего от руки местного феодала Якуб-бека. Чокан вывез из Кашгара много интересных статистических и исторических сведений, которые были опубликованы в «Записках русского Географического общества» в виде двух статей: «Очерки Джунгарии» и «Описание Кашгара или Алтышаар». Алтышаар, правильнее «Алтышахар», то есть «Шесть городов», в те времена так назывался Восточный Туркестан, неизвестное европейской географической науке государство.
Вернувшийся из Кашгара в Омск Чокан был встречен как герой, разведавший неизвестные земли, поощрен, направлен в Санкт-Петербург, где у него состоялась встреча с царем, на которой император отметил его особые заслуги перед Отечеством. К сожалению, в Санкт-Петербурге Чокан был лишь несколько месяцев, и по причине болезни, выехал назад в родные места. Вернувшись в степь, Чокан решил оставить службу, и даже выдвинул свою кандидатуру на выборах в волостные, чтобы, став правителем, попытаться облегчить участь своего народа. Но, к сожалению, местные власти подтасовали результаты выборов... Чокан, обиженный несправедливостью, уехал на юг, к своему родственнику султану Тезеку, где через некоторое время умер от обострившейся болезни туберкулеза.
В 1904 году Российское Географическое общество издало книгу Чокана Валиханова, и в предисловии к ней академик Н.И.Веселовский написал следующее: «Как блестящий метеор, промелькнул над нивой востоковедения потомок казахских ханов и в то же время офицер русской армии Чокан Чингизович Валиханов. Русские ориенталисты единогласно признали в лице его феноменальное явление и ожидали от него великих и важных откровений о судьбе тюркских народов, но преждевременная кончина Чокана лишила нас этих надежд...» За недолгую жизнь Чокан Валиханов сумел написать значительные труды. Его литературное и научное творчество составляет пять объемных томов.

Виниченко Сергей

РАННИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ ЧОКАНА ВАЛИХАНОВА
(к 175-летию со дня рождения)

Выдающийся казахский ученый, этнограф, просветитель, путешественник Чокан Чингисович Валиханов родился в ноябре 1835 года в местности Кунтимес, вблизи Кушмурунской крепости, ныне это территория Сарыкольского района Костанайской области. На сделанной Чоканом карте эта местность названа им «бiздiн уй» - «наш дом».
Дед Чокана по отцу Вали был последним ханом Среднего жуза, признанным Китаем и Россией. Отец Чингис был избран султаном Аманкарагайского округа, переименованного позже в Кушмурунский. Уважаемый народом, он шесть раз избирался на должность правителя родов атыгай, керей, кыпшак, уак, исполнял свои обязанности в течение 19 лет подряд.
Мать Чокана Зейнеп была знатного происхождения, дочерью знаменитого Баянаульского бия Чормана Кучукова и сестрой Мусы Чорманова, старшего султана Баянаульского округа, полковника царской армии.
Родословная Валихановых уходит вглубь веков – к основателю Казахского ханства Жанибек-хану (вторая половина XV века) и далее к Джучи-хану (XIII век) [9]. Родословная линия Валихановых по отцу выглядит так:
Чингиз-хан – Джучи – Орда Ежен – Сасы Бука - Ерден хан – Мубарак ходжа – Чимтай хан – Орыс хан – Куйырчик хан – Барак хан – Жанибек хан – Касым хан – Сыгай хан – Тауекел хан – Ер Есим – Жангир хан (Салкам Жангир) – Уалибек – Аблай – Коркем Уали – Аблай хан – Уали хан – Чингис султан – Чокан.
При рождении новорожденному было дано имя Мухамедканапия. Связано это решение родителей с пребыванием в гостях у Чингиса Валиханова осенью 1835 года известного в степи акына и композитора Мухамедканапия Шакшакова по прозвищу Сегиз сери, скрывавшегося в Кунтимесе от преследования царских властей. Мать дала мальчику прозвище Чокан.
Чокан рос подвижным, любознательным мальчиком. Его отличали от сверстников хорошая память и внимательность. На празднествах ему особенно нравились песни. Любил он слушать народных сказителей. Как и всякий ребенок, Чокан любил играть в степи со своими сверстниками из соседнего аула Карашы. В этих играх он часто верховодил, дети уважали его за справедливость и храбрость, признавая его первенство по уму и по знатности. По словам Сабита Муканова: «Детвора резвилась вовсю, и уж если начиналась потасовка, никто не считался с тем, где белая кость, а где черная. Кто сильнее, тот и одолевал!».
В крепости Кушмурун Чокан пошел в казахскую школу, открытую отцом в 1841 году, где овладел основами арабского письма и научился рисовать. В крепости Чокан общался с русскими инженерами, которые проводили топографические работы в степи. Детей султанов старались учить многим языкам – по обычаю таковых должно было быть не менее семи. Чокан научился читать на чагатайском и кыпчакском наречиях, основательно занимался тюркскими языками, усвоил арабскую и уйгурскую грамоту. По просьбе Н.Костылецкого и М.Ладыженского отец Чокана составляет списки вариантов казахского устного народного творчества. К этой увлекательной работе Чингис привлекает шестилетнего сына. Сам Чокан писал впоследствии про этот период жизни: « Первый список об Едыге сделан был султаном Чингисом Валихановым со слов курлеут - кипчака Жаманкул, тогда Чокану было шесть лет, второй список сделан им же с добавленными им из устных преданий разных лиц, третий список сделан был со слов Арыстанбай – акына, и, наконец, из этих трех стихов вместе с отцом Чингисом мы составили в 1842 году, переписанный Ахмедом Жантуриным, с которого уже переведена настоящая рапсодия». Тогда же были записаны образцы героических песен и поэм, такие как «Козы-Корпеш и Баян-сулу», «Еркокше».
К народной поэзии и песне у Чокана навсегда сохранился огромный интерес, проявившийся в детстве. Недаром позже, он проводит большое исследование по всем жанрам поэзии и прозы, и останавливается на формах песни: жылау – надгробные, кайм – свадебные в виде шуточных эпиграмм, кара олен – обычная песня для голоса, олен – всякое повествование в поэзии, сопровождаемое мелодией. Чокан собрал много интересных сведений о песенниках того времени. Эпос об Едиге – батыре впоследствии Чокан перевел на русский язык, а на казахском языке он был впервые издан востоковедом-тюркологом профессором П.Мелиоранским и переписан татарином Ахметом для подготовки к изданию.
Чокан живо интересовался генеалогией – уже в детстве знал своих предков до седьмого колена. Особенно много интересного Чокан узнал о подвигах и свершениях своего прославленного прадеда Абылай – хана.
Маленький Чокан часто посещал аул родичей матери Зейнеп, которые замечали в нем такие качества, как смелость, образованность, красноречие, любовь к истине. По их воспоминаниям, когда говорил Чокан, то его могли часами с интересом слушать и старый и малый. Свои знания Чокан умел преподносить слушателям.
Чокан часто гостил у своей бабушки Айганым в ауле Сырымбет. «Последний киргизский царевич», как называл его Григорий Потанин, любил бывать в этом живописном месте казахской степи. Чокан увековечил имя бабушки Айганым и название ее резиденции в своих воспоминаниях о детстве и и точных рисунках, сделанных там. Будучи неплохим художником он увлекался рисованием красивых мест родного края, осенних и зимних пейзажей своего аула. К таким рисункам можно отнести «Горы Сырымбет», «Район осенних стоянок и зимовок казахов на реке Ишим к западу от гор Сырымбет», «План стоянок аулов Кушмурунского округа», «Усадьба Айганым в Сырымбете», «Схема пикетной дороги между Кушмуруном и Уйской крепостью». Выполнены они были позже, в 1852-53 годах и несут печать личных ощущений автора. Окрестности Сырымбета были воспеты акыном и композитором Аханом - серэ Карамсаулы в песне, повествующей о любви к уроженке этих мест девушке Жамал. Как пишет кандидат исторических наук Гюльнар Муканова: « Для Чокана Валиханова…Сырымбет всегда был дорог по целому ряду причин. Именно здесь, в Северном Казахстане, подпитывался будущий ученый, исследователь Центральной Азии мудростью старших, слушал народные мелодии, наблюдал традиции и обряды, приобщался к обычаям Степи. Здесь, в Сырымбете, Чокан ощущал себя ветвью древа чингизидов, отпрыском ханского рода, наследным султаном».
При небольшой мечети в усадьбе находилась школа (медресе). Арабскую графику внуки Айганым изучали под ее непосредственным наблюдением. Примером внимания к исполнению обрядов ислама служил для ханши духовный сан отца Саргалдака-кажи.
Время, проведенное в усадьбе бабушки, до конца своей жизни Чокан вспоминал с особой теплотой.
В 1847 году Чокан отправился в далекий путь, его ждала учеба в Омске. Дорога лежала на север, вдоль берега реки Обаган до оренбургской станицы Звериноголовской. Оттуда по Казачьему тракту приехал маленький Чокан в Пресногорьковку( казахи называли ее Ыстап). Здесь он со спутниками, по данным Сабита Муканова, ночевал у Тлемиса из рода уаков. В Пресновке Чокан познакомился с Гришей Потаниным, с которым учился в Омске и дружил всю жизнь. Сотник Григорий Николаевич Потанин, известный исследователь Центральной Азии, пережил своего лучшего друга на 55 лет и оставил много добрых воспоминаний о нем. В современном Омске две паралелльные улицы названы в честь друзей - Чокана и Григория.
Чокан прожил на земле всего тридцать лет. Олжас Сулейменов написал о нем: «О таких людях принято говорить: он ушел, не осуществив и десятой доли того, что обещало его дарование. Гении благодарны, они отдают всю свою жизнь до последнего дня народу. И беда только в том, что жизни этой отпущено мало».

НЕИЗВЕСТНЫЕ ПИСЬМА ЧОКАНА ВАЛИХАНОВА

www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/M.Asien/XIX/1860-1880/Valichanov_Cokan/text1.htm

[/b]
Патриархальный мир, который меня окружал на Алтае, демократизировал меня до глубины души. Панков, адъютант атамана, продолжая покровительствовать мне, чтобы выдвинуть меня на глаза начальства, устроил мне перевод в Омск. Меня назначили в контрольное отделение войскового правления; служба моя должна была заключаться в проверке разных шнуровых книг. Жалко было расставаться с этим блаженным краем и с этим милым алтайским людом. Но Омск также меня манил.
Омск, сравнительно с Антоньевском, - это столица. Там много интеллигентных людей, там больше книг; кабинетные разговоры интереснее, развлечения поучительнее. Мои друзья, казачьи офицеры одного со мной выпуска, которых я разыскал в первую голову, нашли мне удобную квартиру в казачьем форштадте, у казака Бердникова, которого офицеры звали чаще Фирсычем. Его низенький одноэтажный домик состоял из двух половин. В одной помещалась кухня, по местному изба, с русской печью; тут жил сам Фирсыч со своей женой Филипьевной и маленькой дочкой Оней; другая половина называлась горницей. В ней городская обстановка была представлена двумя-тремя стульями и только; остальная мебель была заменена хозяйскими сундуками, наполненными домашним скарбом и прикрытыми тюменскими полозами (т. е. паласами - коврами без ворса). Кровать и стол дополняли обстановку. Вот в эту-то комнату и поместили меня мои друзья. Кормить меня обязалась Филипьевна; кроме того она обещала давать мне к чаю хлеб, т. е. сибирские шаньги. За комнату со столом я должен был платить три рубля в месяц.
В Омске я застал своего друга, однокашника по кадетскому корпусу, Чокана Валиханова. Он принадлежал к штабу генерал-губернатора Гасфорта: был не то адъютантом его, не то чиновником особых поручений, часто дежурил в доме генерал-губернатора, принимал просителей и в дни дежурства обедал у него. Чокан вращался в верхних слоях омского общества и был чужд кругу казачьих офицеров, к которому и принадлежал. Он был сын богатого киргиза и жил в хорошей обстановке. Он был внук последнего киргизского хана, это был киргизский аристократ. Среда, которая его окружала, состояла из молодых людей, приближенных к генерал-губернатору Comme il faut, между которыми попадались громкие фамилии - Гюббенет, Тургенов и др. Большинство этой золотой омской молодежи состояло из пустых людей, все это был народ отшлифованный, все Comme il faut. Ни в казахской юрте, ни в кадетском корпусе Чокан Валиханов не мог приобрести комильфотности. Общество омской золотой молодежи было для него школой в этом направлении.
Мы с ним не виделись около трех лет, и в течение этого времени, вращаясь между "полированными лицами» Омска, Чокан с успехом усвоил их внешность. Хотя он отлично понимал их внутреннее ничтожество, рассказывал много ядовитых анекдотов, обличавших их невежество и бессодержательность (например, он рассказывал, как один молодой человек, протеже петербургских, аристократических старух, приехал с визитом к полковнику Гутковскому, наткнулся на разговор об английском юмористе Теккерее и стал допытываться, какую должность занимает Теккерей в Омске? Не занимает ли он важное место и не нужно ли сделать ему визит, чтобы не показаться невежливым?), но подражал им в манерах, одевался по-ихнему, носил модную прическу, щеголял мелкими вещицами, завел коллекцию портсигаров из слоновой кости с безукоризненной резьбой и замечательных по замыслу рисунка (на одном портсигаре была изображена крыса, штопором сверлящая земную поверхность; Чокан объяснял, что это геолог).
Казачьи офицеры во главе с Пирожковым очень часто меня посещали, Чокан бывал у меня значительно реже и, если заставал меня одного, то засиживался подолгу. Если приходилось приглашать его к чаю, то я смущался, что не мог предложить ничего лучшего, кроме шанег Филипьевны. Потом это стало так меня угнетать: и эти шаньги, и эти сундуки под полозами, и низкий потолок, и окна у земной поверхности, что я решился расстаться с милой Филипьевной, добрым ее мужем Фирсычем и переселиться на другую квартиру. Я нашел новенький домик, построенный одним только что заправившимся писарем войскового правления, и нанял у него комнату за 6 рублей со столом. Это было вдвое дороже, чем у Фирсыча. Комната моя была светлая, окна на юг, а не на север, потолок высокий, вместо сундуков стулья, столики под скатерками. К чаю мне подавали французскую булку, а вечером вместо ужина - вареный язык. Эта обстановка успокоила мой дух. Если Чокан приедет вечером и засидится, то я смело могу ему предложить и чай, и закуску, и никакие сибирьские шаньги меня не скомпрометируют. Да, на этой квартире я бы не побоялся разделить с Чоканом и свой обед, настолько он был приличен.
Но с переездом на новую квартиру я заметил, что ко мне стали реже приходить казачьи офицеры, а потом и совсем прекратили свои посещения. Случилось однажды, что ко мне пришло двое или трое, и французской булки, поданной к чаю, не хватило. Новая хозяйка не считала себя обязанной подавать к чаю больше одной булки. Если бы я стал прикупать, вышел бы из своего бюджета.
Так прошло некоторое время, и вот однажды я сижу за своим письменным столом и вижу: перед моим окном появилась группа казачьих офицеров верхом на лошадях. Я отворил форточку, чтобы пригласить их войти, но они мне ничего не ответили, и только Пирожков, который был впереди всех, молча подал мне письмо, затем вся компания в карьер ускакала прочь. В письме казачьи офицеры просили меня возвратиться к Филипьевне, они писали, что они отощали на французской булке, «а у Филиповны какая благодать! Она дает шанег до отвала». Я должен был вновь переехать к Филипьевне и оставался у ней до отъезда в Петербург. Казачьи офицеры вновь сделались моими постоянными гостями.
Чокан тоже не переставал меня навещать. Он нашел мне интересную работу, которую полковник Гутковский сначала навалил было на него самого. Это выписки из областного архива, первые акты которого относятся к половине XVIII столетия. В архиве много интересных сведений о сношениях русских пограничных начальников с киргизскими родоначальниками и князьями соседнего Джунгарского ханства, а также о торговле между Сибирью и городами Восточного Туркестана. В этом архиве заключается документальная история последних дней существования Джунгарского ханства. При живом, сангвиническом темпераменте Чокана эта работа, сама по себе интересная, но требовавшая усидчивости, оказалась не в его вкусе, он передал ее мне, и я успел пересмотреть архив от 1645 по 1755 год. Я делал выписки и передавал их Чокану, а Чокан отвозил их Гутковскому.
Позднее, когда казачье начальство, недовольное мною, решило возвратить меня в строй, т. е. отправить назад в Алтай, в станицу Антоньевскую, то один из моих покровителей, полковник Слуцкий (зять генерал-губернатора Гасфорта), которому мою судьбу поручил П. П. Семенов, добился разрешения оставить меня в Омске, - меня прикомандировали к штабу западносибирских войск и поручили сортировку дел штабного архива, какие дела подлежат хранению, какие уничтожению. Это была прескучная работа: прочитывать дела о выдаваемых солдатам сапожных товаpax и холстах; но я должен был мириться с новой обязанностью. Это положение было временное, ведь я должен был ждать из Петербурга обещанного мне П. П. Семеновым перевода в столицу.
На новом месте я приобрел себе новых знакомых. Один из них - Копейкин. Он описывал край очень рельефно, Сплошной «урман» (тюрк. - лес), пересеченный на протяжении 1000 верст. Его рассказы показались мне такими любопытными, что я на основании их составил целую статью, которая тогда же и была напечатана в «Тобольских губернских ведомостях» и подписана буквой К.
Кроме занятия над выписками из областного архива, кроме увлечения рассказами Копейкина, мое внимание было еще приковано к чтению книги Ю. Симашко «Фауна России". Подзадоренный этим чтением, я напечатал в «Тобольских губернских ведомостях» несколько статеек, относящихся к предмету: о кулане - диком осле по рассказам моего отца, о слоне, приведенном в Омск из Ташкента, которого мой отец провожал в Ташкент.
В Омске я нашел Чокана, который мечтал о путешествии в неизвестные страны Центральной Азии и звал меня с собой. Если б в то время, когда Семенов проезжал через Омск, я оставался на Алтае, он меня не увидел бы и не возбудил бы во мне надежды превратиться из строевого казачьего офицера в путешественника.
В патриархальном Алтае и в десять лет я не узнал бы того, что узнал в Омске за один год. В это время журналам разрешено было обсуждать крепостной вопрос, а я до приезда в Омск не знал, что такое крепостные крестьяне; в журналистике о крепостном вопросе не позволялось писать, а так как в Сибири крепостного сословия не было, то я не имел случая непосредственно столкнуться с этим злом. Сосланных крепостных я не встречал, потому что на казачьей линии их не было. Поэтому «Записки охотника» Тургенева произвели на меня не то впечатление, какое они произвели на человека, знакомого со страданиями крепостных крестьян.
Чокан познакомил меня с поэзией Гейне, с барабанным боем революции. Однажды он свез меня к петрашевцу Дурову, и тут я в первый раз узнал, что существует особая порода людей, которых в Сибири называют «политики». До свидания с Дуровым я обожал императора Николая I; хотя страхи мои и прошли, Николай умер, а Россия не разрушалась и русская жизнь при Александре II пошла тем же порядком, каким шла при его отце, но все-таки моя вера в благодетельность николаевских порядков не поколебалась. Чокан часто приезжал ко мне спорить, пытался приучить меня критически относиться к прошлому царствованию, и я упорствовал, пока не познакомился с Дуровым. Я увидел в нем человека, всем своим существом протестовавшего против николаевского режима. Он мне рассказал историю Григорьева, своего товарища по несчастью. Григорьев в числе пяти петрашевцев был приговорен к расстрелянию. Григорьев, как и другие, объявленные главными виновниками, был отправлен в Сибирь на каторгу, но он был приведен туда помешанным. Картина, которую он увидел, когда спала с его глаз повязка, так на него подействовала, что он моментально сошел с ума. Когда было разрешено выехать в Россию, Дуров увиделся с ним в Омске. Григорьев прожил на квартире Дурова сутки или более. Дуров рассказывал мне, что Григорьев был помешан на мести Николаю. Он брал в руки какое-нибудь острое оружие, упирал его в стену, сверлил ее и воображал, что сверлит сердце Николая. «Вот над этой самой стеной он производил эту операцию»,— говорил мне Дуров, указывая на одну из стен. Глинка не выносил глаз императора. «Не могу видеть его оловянные глаза». И Дуров прибавил к этому рассказу, будто бы, завидев императора вдали на улице, сворачивал в ближайший переулок, чтобы не встретиться с «оловянными глазами». Чокан немало вечеров употребил, немало крови потратил на то, чтобы обратить меня в свою веру, а Дуров в один вечер совершил со мной метаморфозу; его речи были внушительны, потому что исходили от человека, глубоко пострадавшего от николаевского режима. Мои взгляды совершенно перевернулись не только на Николая, но и вообще на монархизм.
Я ехал в Петербург уже с подготовкой к восприятию тех идей, которые должны были на меня нахлынуть в столице. Я уже стал на ту стезю, по которой пойду в течение всей своей жизни. Читатель знает, что этой подготовкой я много обязан Чокану. Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений. т. 4. – Алма-Ата: Наука, 1968. – С. 338-342.

Чокан Валиханов, выдающийся ученый и географ, начавший свою службу офицером Сибирского казачьего войска:

www.buzina.org/golos-naroda/1838-puteshestvie-stepnogo-tsesarevicha.html

Духовные воззрения Чокана Валиханова (статья Веры Королевой, г. Верный - Алма-Ата):

spgk.kz/vera-koroleva/88-dukhovnye-vozzreniya-chokana-valikhanova

«В сердце его любовь к своему народу соединялась с русским патриотизмом. В 60-х годах общероссийский патриотизм не отрицал местных областных инородческих, и два патриотизма, общий и частный, легко уживались в одном человеке».] - Г. Потанин. В юрте последнего киргизского царевича. «Русское богатство», 1896 г, стр. 88.