Потанин Григорий Николаевич
- GalinaPavlodar
- Не в сети
Меньше
Больше
- Сообщений: 499
- Репутация: 27
- Спасибо получено: 1624
27 мая 2014 10:55 - 27 мая 2014 10:55 #21993
от GalinaPavlodar
Людмила Руслановна! Я думаю, что Вам и другим потомкам будет приятно знать, что имя Григория Николаевича Потанина очень хорошо известно и высокочтимо в Казахстане. Особое значение он имеет и для Павлодарской области, так как родился в станице Ямышевской. В 2005 году в рамках программы «Культурное наследие» нашим университетом были изданы «Избранные сочинения» в 3-х томах, проводятся конференции, пишутся статьи, для студентов-историков разработан и читается спецкурс лекций «Общественно-политическое и культурное наследие Г. Н. Потанина». Его именем назван Павлодарский областной историко-краеведческий музей. В 2012 году в Павлодаре был установлен памятник двум друзьям, ученым, единомышленникам Г. Н. Потанину и Ч. Валиханову. Я нашла несколько статей об этом в нашей местной печати и с удовольствием размещаю их здесь.
Два выдающихся человека, два друга, жившие в XIX веке и внесшие большой вклад в развитие культуры, науки и литературы Казахстана, увековечены в бронзовой скульптурной композиции.
Этот памятник - олицетворение и символ исторической дружбы двух народов, отметил аким области Ерлан Арын на презентации изваяния.
Скульптурная композиция «Ш. Уалиханов и Г. Потанин» высотой 3,6 метра - работа известного казахстанского скульптора-монументалиста Мурата Мансурова. Постамент облицован полированным гранитом.
В церемонии открытия приняли участие исследователи творчества и жизнедеятельности Ш. Уалиханова и Г. Потанина, представители творческой и научной интеллигенции, педагогическая общественность и лидеры молодежных объединений.
Скульптура, установленная в сквере «Денсаулык» на одной из центральных улиц, стала монументальным украшением Павлодара.
24 Сентября 2012, 08:27
Памятник Шокану Валиханову и Григорию Потанину открылся в минувшую субботу в Павлодаре.
[/b]Два выдающихся человека, два друга, жившие в XIX веке и внесшие большой вклад в развитие культуры, науки и литературы Казахстана, увековечены в бронзовой скульптурной композиции.
Этот памятник - олицетворение и символ исторической дружбы двух народов, отметил аким области Ерлан Арын на презентации изваяния.
Скульптурная композиция «Ш. Уалиханов и Г. Потанин» высотой 3,6 метра - работа известного казахстанского скульптора-монументалиста Мурата Мансурова. Постамент облицован полированным гранитом.
В церемонии открытия приняли участие исследователи творчества и жизнедеятельности Ш. Уалиханова и Г. Потанина, представители творческой и научной интеллигенции, педагогическая общественность и лидеры молодежных объединений.
Скульптура, установленная в сквере «Денсаулык» на одной из центральных улиц, стала монументальным украшением Павлодара.
Автор: Ливинцова Вера
Последнее редактирование: 27 мая 2014 10:55 от GalinaPavlodar.
Спасибо сказали: bgleo, Нечай
- GalinaPavlodar
- Не в сети
Меньше
Больше
- Сообщений: 499
- Репутация: 27
- Спасибо получено: 1624
27 мая 2014 10:57 #21994
от GalinaPavlodar
Родившийся в Павлодарской области историк, географ, публицист Григорий ПОТАНИН, впоследствии ставший одним из крупнейших общественных деятелей и ученых Сибири, посвятил немало трудов исследованию истории своей родины.
Появился на свет он в 1835 году в селе Ямышево Лебяжинского района. Здесь, как рассказывает павлодарский краевед Эрнест СОКОЛКИН, когда-то был крупный торговый пункт. Близ деревни находится соленое озеро, сюда съезжались солепромышленники. По словам Соколкина, на старой карте, составленной во времена Чингисхана, то есть в XIII веке, указано название Емиши, а значит, ямышевскую ярмарку знали в Центральной Азии. Его дед Илья Потанин считался одним из богатейших людей в Прииртышье, имел “несметное число баранов” и десяток тысяч ло¬шадей. Семья в числе важных реликвий хранила письмо-приветствие Абылай-хана Илье Потанину. Отец ученого Николай стал выдающимся офицером в Сибирском казачьем войс¬ке, но был разжалован в рядовые “из-за непри¬ятностей по службе”. Позже восстановлен в звании. Мать Григория умерла, когда он был маленьким, отец отбывал срок за свою провинность, и мальчик рос у дяди. Позже он отправил юношу на учебу в кадетский корпус в Омск. Потанин вспоминал, что именно там увлекся географией.
Окончив кадетский корпус, шесть лет он прослужил в чине казачьего офицера. Служба в армии была не по душе, и после судьбоносной встречи с известнейшим географом Петром СЕМЕНОВЫМ-ТЯН-ШАНСКИМ, вернувшимся из очередной экспедиции, Григорий вышел в отставку. Поступил на физико-математический факультет Петербургского университета. А в октябре 1861-го, будучи 26-летним студентом, был арестован на два месяца во время студенческих волнений. Поводом послужили изданные правительством России правила, которые усиливали надзор за студентами и ограничивали доступ в университеты разночинцам. Сотни бунтарей оказались в Петропавловской крепости. После выхода на свободу Потанин вернулся в Омск. С 1862 года он принимает активное участие в деятельности “Общества независимости Сибири”, ставившего целью отделение Сибири от России. А параллельно исследует природу и этнографию этого большого региона.
Вернувшись из экспедиции по югу Сибирского края, он активизировал свою работу в “Обществе независимости Сибири” и был осужден на 15 лет каторги как “главный злоумышленник”. Через некоторое время император Александр II смягчил наказание до пяти лет с последующей пожизненной ссылкой. Три года Потанин отсидел в омской тюрьме и был сослан в Вологодскую губернию, где также вел оппозиционную деятельность. Но после просьбы ученых из Русского географического общества о помиловании, которая в 1874-м была удовлетворена императором, Григорий оставил политику и ушел в науку.
В 1876 году он отправился в Монголию, а через три года прибыл сюда повторно. Потанин сделал открытия об экосистеме местных горных массивов и озер, уточняя карты. В 1884-м в составе экспедиции Русского географического общества поехал на Тибет, чтобы дополнить работы Николая ПРЖЕВАЛЬСКОГО. Его личная трагедия – болезнь и смерть верной спутницы и супруги Александры – произошла во время очередного визита на Тибет в 1892 году. Всего Потанин четырежды побывал в Монголии и Китае. Научные описания в области географии, геологии, биологии, этнографии выдвинули его в один ряд с легендарными географами-путешественниками – Пржевальским и Семеновым-Тян-Шанским.
Потанин внес большой вклад в исследование жизни казахов, как в виде географических описаний, так и исторических трудов и этнографических заметок. Всего известно более 600 его трудов, считающихся богатейшими сведениями. Исследованию родного края он уделял немалое внимание, и неспроста областному краеведческому музею в Павлодаре присвоено его имя. Не раз Потанин был в Баянауле, где благодаря своему другу Чокану ВАЛИХАНОВУ познакомился с одним из местных влиятельных людей Мусой ШОРМАНОВЫМ. Он тоже стал добрым приятелем Григория.
Дружеские отношения с Чоканом Валихановым – отдельная тема в его жизни. Это образ верной дружбы между казахским и русским народами. Он воплощен в памятнике этим ученым, открытом в 2012 году к приезду президента России Владимира ПУТИНА. По воспоминаниям Потанина, именно Чокан заразил его страстью к путешествиям и исследованиям, когда в годы учебы в Омске они мечтали о будущем. Потанин посвятил другу две книги, благодаря которым мы узнали факты из биографии Валиханова.
Бедный друг мой скоро умер, но я уверен, что при исполнении тех задач, которые мы себе намечали, он мог создать себе громадное имя. Что касается меня, я сделал все, что мог, не отступая от предначертаний, которые мы себе вместе составили, – писал Потанин.
Он общался и с другими видными личностями казахской интеллигенции – Алиханом БУКЕЙХАНОВЫМ, Ахметом БАЙТУРСЫНОВЫМ, Магжаном ЖУМАБАЕВЫМ, Султанмахмутом ТОРАЙГЫРОВЫМ, которые называли его своим большим другом. Кстати, он знал несколько языков, в том числе казахский. Байтурсынов в честь 80-летия Потанина написал о нем статью, в одной из первых строк которой в шутку упомянул, что в трехмесячном возрасте юбиляр выпал из саней во время переезда. Григорий Николаевич о том случае говорил, что уже в младенчестве хотел изучать мир.
Непреклонный оппозиционер
[/b]Родившийся в Павлодарской области историк, географ, публицист Григорий ПОТАНИН, впоследствии ставший одним из крупнейших общественных деятелей и ученых Сибири, посвятил немало трудов исследованию истории своей родины.
Появился на свет он в 1835 году в селе Ямышево Лебяжинского района. Здесь, как рассказывает павлодарский краевед Эрнест СОКОЛКИН, когда-то был крупный торговый пункт. Близ деревни находится соленое озеро, сюда съезжались солепромышленники. По словам Соколкина, на старой карте, составленной во времена Чингисхана, то есть в XIII веке, указано название Емиши, а значит, ямышевскую ярмарку знали в Центральной Азии. Его дед Илья Потанин считался одним из богатейших людей в Прииртышье, имел “несметное число баранов” и десяток тысяч ло¬шадей. Семья в числе важных реликвий хранила письмо-приветствие Абылай-хана Илье Потанину. Отец ученого Николай стал выдающимся офицером в Сибирском казачьем войс¬ке, но был разжалован в рядовые “из-за непри¬ятностей по службе”. Позже восстановлен в звании. Мать Григория умерла, когда он был маленьким, отец отбывал срок за свою провинность, и мальчик рос у дяди. Позже он отправил юношу на учебу в кадетский корпус в Омск. Потанин вспоминал, что именно там увлекся географией.
Окончив кадетский корпус, шесть лет он прослужил в чине казачьего офицера. Служба в армии была не по душе, и после судьбоносной встречи с известнейшим географом Петром СЕМЕНОВЫМ-ТЯН-ШАНСКИМ, вернувшимся из очередной экспедиции, Григорий вышел в отставку. Поступил на физико-математический факультет Петербургского университета. А в октябре 1861-го, будучи 26-летним студентом, был арестован на два месяца во время студенческих волнений. Поводом послужили изданные правительством России правила, которые усиливали надзор за студентами и ограничивали доступ в университеты разночинцам. Сотни бунтарей оказались в Петропавловской крепости. После выхода на свободу Потанин вернулся в Омск. С 1862 года он принимает активное участие в деятельности “Общества независимости Сибири”, ставившего целью отделение Сибири от России. А параллельно исследует природу и этнографию этого большого региона.
В первом ряду
[/b]Вернувшись из экспедиции по югу Сибирского края, он активизировал свою работу в “Обществе независимости Сибири” и был осужден на 15 лет каторги как “главный злоумышленник”. Через некоторое время император Александр II смягчил наказание до пяти лет с последующей пожизненной ссылкой. Три года Потанин отсидел в омской тюрьме и был сослан в Вологодскую губернию, где также вел оппозиционную деятельность. Но после просьбы ученых из Русского географического общества о помиловании, которая в 1874-м была удовлетворена императором, Григорий оставил политику и ушел в науку.
Григорий Потанин всегда помнил о своих казахстанских корнях
[/b]В 1876 году он отправился в Монголию, а через три года прибыл сюда повторно. Потанин сделал открытия об экосистеме местных горных массивов и озер, уточняя карты. В 1884-м в составе экспедиции Русского географического общества поехал на Тибет, чтобы дополнить работы Николая ПРЖЕВАЛЬСКОГО. Его личная трагедия – болезнь и смерть верной спутницы и супруги Александры – произошла во время очередного визита на Тибет в 1892 году. Всего Потанин четырежды побывал в Монголии и Китае. Научные описания в области географии, геологии, биологии, этнографии выдвинули его в один ряд с легендарными географами-путешественниками – Пржевальским и Семеновым-Тян-Шанским.
Большой друг казахов
[/b]Потанин внес большой вклад в исследование жизни казахов, как в виде географических описаний, так и исторических трудов и этнографических заметок. Всего известно более 600 его трудов, считающихся богатейшими сведениями. Исследованию родного края он уделял немалое внимание, и неспроста областному краеведческому музею в Павлодаре присвоено его имя. Не раз Потанин был в Баянауле, где благодаря своему другу Чокану ВАЛИХАНОВУ познакомился с одним из местных влиятельных людей Мусой ШОРМАНОВЫМ. Он тоже стал добрым приятелем Григория.
Дружеские отношения с Чоканом Валихановым – отдельная тема в его жизни. Это образ верной дружбы между казахским и русским народами. Он воплощен в памятнике этим ученым, открытом в 2012 году к приезду президента России Владимира ПУТИНА. По воспоминаниям Потанина, именно Чокан заразил его страстью к путешествиям и исследованиям, когда в годы учебы в Омске они мечтали о будущем. Потанин посвятил другу две книги, благодаря которым мы узнали факты из биографии Валиханова.
Бедный друг мой скоро умер, но я уверен, что при исполнении тех задач, которые мы себе намечали, он мог создать себе громадное имя. Что касается меня, я сделал все, что мог, не отступая от предначертаний, которые мы себе вместе составили, – писал Потанин.
Он общался и с другими видными личностями казахской интеллигенции – Алиханом БУКЕЙХАНОВЫМ, Ахметом БАЙТУРСЫНОВЫМ, Магжаном ЖУМАБАЕВЫМ, Султанмахмутом ТОРАЙГЫРОВЫМ, которые называли его своим большим другом. Кстати, он знал несколько языков, в том числе казахский. Байтурсынов в честь 80-летия Потанина написал о нем статью, в одной из первых строк которой в шутку упомянул, что в трехмесячном возрасте юбиляр выпал из саней во время переезда. Григорий Николаевич о том случае говорил, что уже в младенчестве хотел изучать мир.
Спасибо сказали: bgleo, Нечай
- GalinaPavlodar
- Не в сети
Меньше
Больше
- Сообщений: 499
- Репутация: 27
- Спасибо получено: 1624
27 мая 2014 11:01 #21995
от GalinaPavlodar
Имена знатных земляков, внесших неоценимый вклад в развитие науки и культуры, вписаны золотыми буквами в историю нашего региона. Григорий Николаевич Потанин – общественный деятель, путешественник, этнограф, историк, географ, внесший весьма значимый вклад в сохранение культурного наследия народов.
Потанин жил и творил в историческое время на стыке двух эпох. Будущий ученый, путешественник, родился в станице Ямышевской в 1835 году. В «Воспоминаниях» он писал о своей малой родине: «Когда-то, в конце XVIII столетия, это был важный административный и торговый пункт, важнее Омска. Ямышево было тогда самым торговым местом на линии; на старом плане этого селения, который я видел в архиве омского областного управления, обозначены гостиный двор и мусульманская мечеть. Тут, вероятно, была татарская или сартская слобода. Ямышево свое торговое значение приобрело очень давно, благодаря тому, что в его окрестностях было богатое соляное озеро. Сюда съезжались жители за солью со всей Западной Сибири: из Тобольска, Томска, Алтая и из Киргизской степи, из отдаленных городов Туркестана, из Кашгара и Яркенда. Синолог отец Палладий напечатал небольшую карту Монголии, которая, по его мнению, была составлена во времена Чингисхана, т.е. в XIII столетии. На этой карте, приблизительно в тех местах, где потом появилось селение Ямышево, прочитаете «Емиши». Так давно ямышевская ярмарка была известна в Центральной Азии».
В своем труде «О караванной торговле с Джунгарской Бухарией в XVIII веке» Потанин пишет: «Озеро Ямыш едва ли не до начала XVIII столетия являлось торговой станицей; с юга сюда приходили бухарские караваны, с севера русские поднимались на судах за солью, которую ломали в Ямыше, и выменивали здесь бухарские товары, рабов, ревень и табак».
Его отец, Николай Ильич Потанин, служил офицером в приказе Баянаульской станицы. Когда Грише был один год, отец был лишен офицерского чина и заключен в тюрьму. В пятилетнем возрасте он потерял мать. В 1846 году отец отдал сына на обучение в Омский кадетский корпус, окончив который, Потанин должен был служить в царской армии 25 лет.
Во время учебы в Омском кадетском корпусе произошла важная встреча двух великих личностей, ярких представителей своего народа – степного царевича Чокана Валиханова и Григория Потанина. По этому поводу Потанин писал: «С этой поры мы стали друзьями, и наши умственные интересы более не разлучались; нас обоих интересовал один и тот же предмет – Киргизская степь и Средняя Азия». Взаимопроникновение идей двух ученых, их сотрудничество дали замечательные результаты.
Эта встреча переросла в дружбу и идейное согласие. Во время учебы Чокан Валиханов рассказывал о жизни и быте казахского народа, традициях и обрядах, эти яркие рассказы Потанин записывал в тетрадь. Записи были проиллюстрированы Чоканом Валихановым, сделавшим наброски видов оружия. У обоих кадетов Омского корпуса была страстная жажда к познанию нового: Чокан брал из библиотеки книги по истории восточных народов, воспоминания путешественников, друзья читали их вместе, мечтая о путешествиях в дальние страны.
В 1852 году Г. Потанин окончил Омский кадетский корпус и был направлен хорунжим в 8-й полк, расквартированный в Семипалатинске. Однако военная служба не слишком нравилась юноше: в годы учебы им овладела мечта о путешествиях. Все свободное время он посвящал сбору растений для гербария, благо, в районе Семипалатинска, расположенного поблизости от Алтая, материалов было достаточно. Юноша пытался записывать местный фольклор. На скромное жалование (72 рубля в год) Григорий покупал книги, выписывал «Записки Русского географического общества». Несколько раз юношу посылали с различными поручениями достаточно далеко от места службы. Так он побывал в Копале, в Кульдже и Заилийском Алатау, где участвовал в закладке укрепления Верного (современный Алматы).
Во время приезда известного географа, путешественника, вице-президента Русского географического общества П. П. Семенова, в будущем знаменитого русского географа Семенова-Тян-Шанского, его посещения Заилийского Алатау местные жители рассказали ему об исследованиях природы, которые проводили Чокан Валиханов и Григорий Потанин. Познакомившись с Валихановым, Семенов узнал от него о Потанине. Исследователь заинтересовался молодым офицером, увлеченным сбором гербария. А вскоре, познакомившись с его коллекцией, путешественник поразился ее обширности. Удивило и глубокое понимание молодым офицером значения этнографии. Семенов посоветовал Потанину ехать в Петербург и поступать в университет.
После долгих проволочек Потанину удалось выйти в отставку по состоянию здоровья. Теперь необходимо было изыскать пути для поступления в Петербургский университет. М. Бакунин устроил будущего ученого в караван, везший золото в Петербург. После приезда Г. Потанин поступает на отделение естествознания физико-математического факультета Петербургского университета.
Во время студенчества Г. Н. Потанин познакомился со многими передовыми людьми того времени: общественными деятелями, писателями, учеными, художниками. Среди них – Н. М. Ядринцев, Н. Г. Чернышевский, Н. С. Щукин, С. Ф. Дуров, В. Я. Шишков, С. С. Шашков. Потанин вместе со студентами, прибывшими в Петербург из Сибири, создал кружок, в котором поднимались проблемы народного образования и развития Сибири. В 1861 году он был арестован по делу «Общества независимости Сибири» и заключен в Петропавловскую крепость на два месяца. По протекции П. П. Семенова Потанин в 1862 году был включен в состав астрономической экспедиции К. В. Струве в Монгольский Китай и Джунгарский Алатау. Весной 1863 года Потанин побывал во многих районах Восточного Казахстана, занимался исследованием озер, сбором гербария.
В 1865 году Потанин был арестован за идеи отделения Сибири от России. Три года находился в заключении в Омской тюрьме, по окончании следствия был сослан на 4 года на каторжные работы в Вологодскую губернию. После отбытия каторги и ссылки Потанин пешком прошел путь от Никольска до Тотьмы. Это небольшое путешествие стало основой для статьи «Этнографические заметки на пути от г. Никольска до г. Тотьмы».
Ученым были совершены крупные путешествия в Центральную Азию, Монголию, Тибет, Китай, Алтай, их результатом стали крупные географические, этнографические, естественнонаучные исследования, обогатившие мировую науку. Научное наследие Г.Н.Потанина и в настоящее время не утратило своей актуальности. Его труды, отличающиеся основательностью и пронизанные искренней любовью к казахскому народу, популяризуют духовное и культурное наследие кочевников.
В 1876 году Потанин вместе с супругой Александрой Викторовной Лаврской начал крупное путешествие в Центральную Азию. Ученый несколько раз пересек монгольскую пустыню Гоби. В 1876-1877 гг. и 1879 г. Григорий Николаевич по поручению Русского географического общества совершил несколько исследовательских поездок в северо-западную Монголию. В первой из них его сопровождали зоолог М.М.Березовский и топограф Рафаилов, а во второй – натуралист и географ А.В.Адрианов и топограф Орлов. Кроме богатейших ботанических и зоологических коллекций, во время этих путешествий Потанин собрал обширные материалы по этнографии племен Алтая, урянхайцев, казахов и монголов. По возвращении в Петербург ученый опубликовал в издании Русского географического общества четырехтомный труд «Очерки северо-западной Монголии». Работа Потанина была также высоко оценена в научном сообществе. В частности П.П.Семенов отметил: «Г. Н. Потанин соединял в себе редкие для путешественника качества: закаленное трудами и лишениями здоровье, неимоверную неприхотливость и выносливость, достаточное знакомство с местными языками и уменье ладить с туземцами, очень хорошие познания в обширной области географических и естественных наук, обширное знакомство с географическою литературою Сибири и внутренней Азии, но всего более – любовь к делу и полнейшую самоотверженную преданность науке».
Г. Н. Потанин – ученый, открывший для Европы культуру народов Средней Азии, Монголии, Алтая. С 1881 по 1883 годы в Петербурге были опубликованы 4 тома «Очерков северо-западной Монголии». В этот энциклопедический сборник вошли очерки о культуре, хозяйстве, этническом составе народов Монголии, Тувы, Алтая, описания экспедиционных маршрутов, образцы фольклора.
В 1886 году он предпринимает новое путешествие – выход через Индийский океан на остров Ява. В результате путешествия ботаника, зоология, география пополнились новыми сведениями и открытиями, некоторые из них были очень важны. Вышел в свет двухтомный труд «Тангутско-Тибетская окраина Китая и центральная Монголия». Русское географическое общество наградило ученого Большой золотой медалью. Имя Потанина стало известно всей России. В 1894 году Г. Н. Потанин возглавил новую экспедицию на Восточный Тибет. Однако экспедиция не была завершена в связи с болезнью супруги Александры Викторовны. А. В. Потанина занимает особое место в науке – первая путешественница, этнограф, географ. Присутствие Александры Викторовны в составе экспедиций Потанина увеличивало значение их, потому что она, как женщина, имела доступ в семейный быт местного населения, часто строго замкнутый для постороннего мужчины. Она бывала в гостях у жен монгольских князей и китайских чиновников, наблюдала их быт и нравы, беседовала с ними и вела записи. Это давало ей материал для самостоятельных литературных работ, которые она писала во время перерывов между путешествиями и печатала в сибирских и центральных газетах и журналах. Ее отдельные очерки, содержавшие путевые впечатления, характеристики жизни и быта различных народностей Азии, описания празднеств в монастырях Монголии и городах Китая являются прекрасным дополнением к отчетам Г. Н. Потанина. В городе Кяхта установлен памятник супруге ученого.
В 1863 году Г. Н. Потанин принял участие в работе комиссии по определению границ между Китаем и Россией. В это время ученый изучал казахскую письменность, сравнивал литературу тюркских народов Алтая, казахов, написал большой труд по истории. В течение пяти лет он исследовал эпос народов Азии и Европы. Результатом изысканий стал объемный труд «Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе». Тщательно анализируя огромный исторический и этнографический материал, Потанин даёт ответы на спорные вопросы и аргументированно подтверждает свои выводы, оставаясь в рамках традиционной исторической науки.
Ученый решительно выступал против теорий о неполноценности духовной культуры некоторых народов Азии. Ему принадлежат глубокие и философско обоснованные мысли об исторических корнях эпоса. Подобно тому, как варвары франки могли навязать свой эпос более культурным галлам, так и гунны могли свои предания передать готам, а через них – германцам. Заимствование могло происходить не в одну сторону, а взаимно: с запада на восток, с востока – на запад, а самым мощным средством миграции сюжетов было переселение народов. Как писал Потанин: «Не приписывая ордынцам начала средневекового европейского эпоса, я приписываю им большую роль в его пересадке с востока на запад».
В 1899 году Потанин готовил очередную экспедицию в Восточную Монголию. Экспедиция достигла Маньчжурии, перейдя горный хребет Большой Хинган. В 1901 году был опубликован отчет «Поездка в среднюю часть Большого Хингана летом 1899 г.».
Григорий Николаевич поддерживал отношения с известными общественными деятелями Павлодарского Прииртышья, которые помогали ученому в сборе материалов по истории и этнографии казахского народа.
Ага султан Баянаульского внешнего округа Муса Шорманов был близким другом ученого. Шорманов передал Потанину составленную Чоканом Валихановым родословную казахских родов, тексты сказок и легенд.
Г. Н. Потанин в статье «Биографические сведения о Чокане Валиханове» писал: «Муса Чорманович Чорманов, дядя Чокана, был очень влиятельный человек в степи. Долго состоял на русской службе, то как управитель Баянаульского округа, то как представитель от киргизского народа при Омском областном правлении. Он пользовался уважением степных властей, имел чин русского полковника, подолгу живал в Омске, раза два ездил в Петербург... Он был известен в Омске как человек врожденного ума и знаток киргизской жизни». Г. Н. Потанин, остановившись в ауле Мусы Шорманова, записывал со слов местных аксакалов легенды. Среди них вошедшие в четвертое издание «Очерков северо-западной Монголии» – «Алаша хан», «Шон би», «Бала мерген», «Жиренше шешен и Алдар косе», «Байкус», «Защитники животных».
Имантай Сатпаев, отец академика К. И. Сатпаева, специально для Г. Н. Потанина из уст Куреке, внука Бухар жырау, записал истории об Аблай-хане.
В фондах Павлодарского областного историко-краеведческого музея сохранились копии писем Садуакаса Мусаулы Шорманова, адресованные Г. Н. Потанину. В своем письме от 10 февраля 1887 года Садуакас извещает о смерти отца и обращается с просьбой оказать содействие в публикации воспоминаний о Мусе Шорманове. Во втором письме Садуакас сообщает об отправке фотографий Чокана Валиханова, Садуакаса с супругой Нурилей.
В 1912 году в издательском товариществе Сибири в городе Томске была опубликована статья Потанина «Легенда о Сулеймене: Восточные материалы о проблеме происхождения легенды». Основной идеей книги является восточное происхождение легенды о царе Сулеймене, так как в устной восточной литературе есть более ранние ее версии. В 1913 году Потанин записывает легенды, образцы устного народного творчества в Каркаралинском уезде. По предварительной договоренности ученый принял решение остановиться в ауле своего друга, будущего ученого Алихана Ермекова. В 1895 году студент Петербургского университета Динмухамед Султангазин по просьбе ученого записал разные легенды, сказки казахского народа и перевел их на русский язык. Эти легенды были опубликованы в 1895 году.
Григорий Потанин очень хорошо знал и высоко ценил традиции и обряды казахского народа, устное народное творчество. Он считал легенду «Козы-Корпеш – Баян-сулу» высоким образцом любовной лирики. Он писал: «Любимая повесть, которую знает вся степь от Оренбурга до Зайсана, верх киргизской эпики, это история красавицы Баян-Сулу, которая влюбилась в бедного пастуха Козы-Корпеша. Сюжет международный, но ни одна народность не сделала его таким выдающимся пунктом в своей эпике, как казахи».
Об этой поездке Потанина много писали в периодической печати того времени. В журнале «Русская мысль» С. Ольденбург пишет: «Докладчика встречало много киргизов, которые находили сказочников и привозили их к нему». Н. С. Смирнова отмечает: «Среди этих лиц – многочисленная родня Чокана Валиханова: его братья, его свояк Муса Шорманов и другие, кто собирал материал для Чокана, а затем продолжали для Потанина, позже – семейство Султангазиных и Ермековых».
Григорий Потанин был в тесных дружеских отношениях с деятелями партии Алаш Орда. На проходившем в 1917 году в г. Оренбурге Первом съезде он был избран Почетным председателем партии Алаш.
К 80-летнему юбилею Г. Н. Потанина в качестве подарка Ахмет Байтурсынов готовит к изданию записанную Потаниным полную версию поэмы-жыр «Ер Сайын». Поэма была издана только в 1923 году в Восточном издательстве Народного комиссариата национальностей.
Книга открывалась неопубликованным стихотворением Ахмета Байтурсынова, посвященным 80-летию сибирского аксакала.
В дар Г. Н. Потанину
Невзгоды и лишения бесчисленных дорог
Тобою пройдены за долгий жизни срок.
Через дожди, метели, снег, жару
Ты шел дорогой верной, благородной, друг.
Не восхваленье это: доказательство тому
На благо родины твой кропотливый труд.
Такое время выпало всем нам:
Безбрежной нищетой война, обрекшая крестьян.
Алаша скромный дар прими от нас,
Не конь склоняет голову перед тобой,
Не шубой, отороченной мехами с шелком,
Ты слово доброе взамен богатств прими.
Видный деятель партии Алаш Мыржакып Дулатов писал о юбиляре: «С юных лет он предан науке, всю свою жизнь посвятил служению Родине, им проделан титанический труд во имя науки. Г. Н. Потанин – уникальный самородок. Он известен не только сибирской, но и всей российской интеллигенции. Сегодня вся Сибирь отмечает 80-летие Г.Н.Потанина, у всех народов, проживающих в Сибири, Г. Н. Потанин пользуется уважением и почетом, для кого-то он является покровителем, его благородный труд равноценен для всех».
Последние годы жизни Г. Н. Потанин провел в Томске, занимался вопросами географии и этнографии. В связи с ухудшением зрения ученый не мог уже самостоятельно вести записи, в этом ему помогала секретарь. На 85-м году жизни великий ученый скончался.
Научное наследие Григория Николаевича имеет неоценимое значение. Его именем назван один из хребтов Наньшаня (Китай), ледник в Монгольском Алтае, улицы в городах Казахстана и России, основанная им в 1876 году библиотека в г. Никольске. В 1959 году его имя было присвоено Павлодарскому областному историко-краеведческому музею, Ямышевской средней школе Лебяжинского района. В 1957 г. в Томске на могиле Потанина в Университетской роще был открыт памятник. Надпись на нем гласит: «Потанин Григорий Николаевич. 1835-1920. Выдающийся русский ученый и путешественник».
175-летие общественного деятеля, ученого, этнографа, путешественника Г. Н. Потанина широко отмечалось в России и Казахстане. Проводились международные научно-практические конференции, Потанинские чтения, организовывалась работа выставки «Наследие великого ученого».
В 2012 году в городе Павлодаре открылся памятник ученым, посвятившим свою жизнь беззаветному служению Родине и науке, оставившим бесценное научное и культурное наследие, – Григорию Николаевичу Потанину и Чокану Чингисовичу Валиханову. Памятник двум великим исследователям символизирует нерушимую историческую и культурную общность и связь наших народов.
ж. «Простор». - 2012. - № 12
ОН ОТКРЫЛ ДЛЯ ЕВРОПЫ КУЛЬТУРУ НАРОДОВ АЗИИ
[/b]
Гульжайнат АЛИЕВА
Павлодарский областной историко-краеведческий
музей им. Г.Н.Потанина
Павлодарский областной историко-краеведческий
музей им. Г.Н.Потанина
Имена знатных земляков, внесших неоценимый вклад в развитие науки и культуры, вписаны золотыми буквами в историю нашего региона. Григорий Николаевич Потанин – общественный деятель, путешественник, этнограф, историк, географ, внесший весьма значимый вклад в сохранение культурного наследия народов.
Потанин жил и творил в историческое время на стыке двух эпох. Будущий ученый, путешественник, родился в станице Ямышевской в 1835 году. В «Воспоминаниях» он писал о своей малой родине: «Когда-то, в конце XVIII столетия, это был важный административный и торговый пункт, важнее Омска. Ямышево было тогда самым торговым местом на линии; на старом плане этого селения, который я видел в архиве омского областного управления, обозначены гостиный двор и мусульманская мечеть. Тут, вероятно, была татарская или сартская слобода. Ямышево свое торговое значение приобрело очень давно, благодаря тому, что в его окрестностях было богатое соляное озеро. Сюда съезжались жители за солью со всей Западной Сибири: из Тобольска, Томска, Алтая и из Киргизской степи, из отдаленных городов Туркестана, из Кашгара и Яркенда. Синолог отец Палладий напечатал небольшую карту Монголии, которая, по его мнению, была составлена во времена Чингисхана, т.е. в XIII столетии. На этой карте, приблизительно в тех местах, где потом появилось селение Ямышево, прочитаете «Емиши». Так давно ямышевская ярмарка была известна в Центральной Азии».
В своем труде «О караванной торговле с Джунгарской Бухарией в XVIII веке» Потанин пишет: «Озеро Ямыш едва ли не до начала XVIII столетия являлось торговой станицей; с юга сюда приходили бухарские караваны, с севера русские поднимались на судах за солью, которую ломали в Ямыше, и выменивали здесь бухарские товары, рабов, ревень и табак».
Его отец, Николай Ильич Потанин, служил офицером в приказе Баянаульской станицы. Когда Грише был один год, отец был лишен офицерского чина и заключен в тюрьму. В пятилетнем возрасте он потерял мать. В 1846 году отец отдал сына на обучение в Омский кадетский корпус, окончив который, Потанин должен был служить в царской армии 25 лет.
Во время учебы в Омском кадетском корпусе произошла важная встреча двух великих личностей, ярких представителей своего народа – степного царевича Чокана Валиханова и Григория Потанина. По этому поводу Потанин писал: «С этой поры мы стали друзьями, и наши умственные интересы более не разлучались; нас обоих интересовал один и тот же предмет – Киргизская степь и Средняя Азия». Взаимопроникновение идей двух ученых, их сотрудничество дали замечательные результаты.
Эта встреча переросла в дружбу и идейное согласие. Во время учебы Чокан Валиханов рассказывал о жизни и быте казахского народа, традициях и обрядах, эти яркие рассказы Потанин записывал в тетрадь. Записи были проиллюстрированы Чоканом Валихановым, сделавшим наброски видов оружия. У обоих кадетов Омского корпуса была страстная жажда к познанию нового: Чокан брал из библиотеки книги по истории восточных народов, воспоминания путешественников, друзья читали их вместе, мечтая о путешествиях в дальние страны.
В 1852 году Г. Потанин окончил Омский кадетский корпус и был направлен хорунжим в 8-й полк, расквартированный в Семипалатинске. Однако военная служба не слишком нравилась юноше: в годы учебы им овладела мечта о путешествиях. Все свободное время он посвящал сбору растений для гербария, благо, в районе Семипалатинска, расположенного поблизости от Алтая, материалов было достаточно. Юноша пытался записывать местный фольклор. На скромное жалование (72 рубля в год) Григорий покупал книги, выписывал «Записки Русского географического общества». Несколько раз юношу посылали с различными поручениями достаточно далеко от места службы. Так он побывал в Копале, в Кульдже и Заилийском Алатау, где участвовал в закладке укрепления Верного (современный Алматы).
Во время приезда известного географа, путешественника, вице-президента Русского географического общества П. П. Семенова, в будущем знаменитого русского географа Семенова-Тян-Шанского, его посещения Заилийского Алатау местные жители рассказали ему об исследованиях природы, которые проводили Чокан Валиханов и Григорий Потанин. Познакомившись с Валихановым, Семенов узнал от него о Потанине. Исследователь заинтересовался молодым офицером, увлеченным сбором гербария. А вскоре, познакомившись с его коллекцией, путешественник поразился ее обширности. Удивило и глубокое понимание молодым офицером значения этнографии. Семенов посоветовал Потанину ехать в Петербург и поступать в университет.
После долгих проволочек Потанину удалось выйти в отставку по состоянию здоровья. Теперь необходимо было изыскать пути для поступления в Петербургский университет. М. Бакунин устроил будущего ученого в караван, везший золото в Петербург. После приезда Г. Потанин поступает на отделение естествознания физико-математического факультета Петербургского университета.
Во время студенчества Г. Н. Потанин познакомился со многими передовыми людьми того времени: общественными деятелями, писателями, учеными, художниками. Среди них – Н. М. Ядринцев, Н. Г. Чернышевский, Н. С. Щукин, С. Ф. Дуров, В. Я. Шишков, С. С. Шашков. Потанин вместе со студентами, прибывшими в Петербург из Сибири, создал кружок, в котором поднимались проблемы народного образования и развития Сибири. В 1861 году он был арестован по делу «Общества независимости Сибири» и заключен в Петропавловскую крепость на два месяца. По протекции П. П. Семенова Потанин в 1862 году был включен в состав астрономической экспедиции К. В. Струве в Монгольский Китай и Джунгарский Алатау. Весной 1863 года Потанин побывал во многих районах Восточного Казахстана, занимался исследованием озер, сбором гербария.
В 1865 году Потанин был арестован за идеи отделения Сибири от России. Три года находился в заключении в Омской тюрьме, по окончании следствия был сослан на 4 года на каторжные работы в Вологодскую губернию. После отбытия каторги и ссылки Потанин пешком прошел путь от Никольска до Тотьмы. Это небольшое путешествие стало основой для статьи «Этнографические заметки на пути от г. Никольска до г. Тотьмы».
Ученым были совершены крупные путешествия в Центральную Азию, Монголию, Тибет, Китай, Алтай, их результатом стали крупные географические, этнографические, естественнонаучные исследования, обогатившие мировую науку. Научное наследие Г.Н.Потанина и в настоящее время не утратило своей актуальности. Его труды, отличающиеся основательностью и пронизанные искренней любовью к казахскому народу, популяризуют духовное и культурное наследие кочевников.
В 1876 году Потанин вместе с супругой Александрой Викторовной Лаврской начал крупное путешествие в Центральную Азию. Ученый несколько раз пересек монгольскую пустыню Гоби. В 1876-1877 гг. и 1879 г. Григорий Николаевич по поручению Русского географического общества совершил несколько исследовательских поездок в северо-западную Монголию. В первой из них его сопровождали зоолог М.М.Березовский и топограф Рафаилов, а во второй – натуралист и географ А.В.Адрианов и топограф Орлов. Кроме богатейших ботанических и зоологических коллекций, во время этих путешествий Потанин собрал обширные материалы по этнографии племен Алтая, урянхайцев, казахов и монголов. По возвращении в Петербург ученый опубликовал в издании Русского географического общества четырехтомный труд «Очерки северо-западной Монголии». Работа Потанина была также высоко оценена в научном сообществе. В частности П.П.Семенов отметил: «Г. Н. Потанин соединял в себе редкие для путешественника качества: закаленное трудами и лишениями здоровье, неимоверную неприхотливость и выносливость, достаточное знакомство с местными языками и уменье ладить с туземцами, очень хорошие познания в обширной области географических и естественных наук, обширное знакомство с географическою литературою Сибири и внутренней Азии, но всего более – любовь к делу и полнейшую самоотверженную преданность науке».
Г. Н. Потанин – ученый, открывший для Европы культуру народов Средней Азии, Монголии, Алтая. С 1881 по 1883 годы в Петербурге были опубликованы 4 тома «Очерков северо-западной Монголии». В этот энциклопедический сборник вошли очерки о культуре, хозяйстве, этническом составе народов Монголии, Тувы, Алтая, описания экспедиционных маршрутов, образцы фольклора.
В 1886 году он предпринимает новое путешествие – выход через Индийский океан на остров Ява. В результате путешествия ботаника, зоология, география пополнились новыми сведениями и открытиями, некоторые из них были очень важны. Вышел в свет двухтомный труд «Тангутско-Тибетская окраина Китая и центральная Монголия». Русское географическое общество наградило ученого Большой золотой медалью. Имя Потанина стало известно всей России. В 1894 году Г. Н. Потанин возглавил новую экспедицию на Восточный Тибет. Однако экспедиция не была завершена в связи с болезнью супруги Александры Викторовны. А. В. Потанина занимает особое место в науке – первая путешественница, этнограф, географ. Присутствие Александры Викторовны в составе экспедиций Потанина увеличивало значение их, потому что она, как женщина, имела доступ в семейный быт местного населения, часто строго замкнутый для постороннего мужчины. Она бывала в гостях у жен монгольских князей и китайских чиновников, наблюдала их быт и нравы, беседовала с ними и вела записи. Это давало ей материал для самостоятельных литературных работ, которые она писала во время перерывов между путешествиями и печатала в сибирских и центральных газетах и журналах. Ее отдельные очерки, содержавшие путевые впечатления, характеристики жизни и быта различных народностей Азии, описания празднеств в монастырях Монголии и городах Китая являются прекрасным дополнением к отчетам Г. Н. Потанина. В городе Кяхта установлен памятник супруге ученого.
В 1863 году Г. Н. Потанин принял участие в работе комиссии по определению границ между Китаем и Россией. В это время ученый изучал казахскую письменность, сравнивал литературу тюркских народов Алтая, казахов, написал большой труд по истории. В течение пяти лет он исследовал эпос народов Азии и Европы. Результатом изысканий стал объемный труд «Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе». Тщательно анализируя огромный исторический и этнографический материал, Потанин даёт ответы на спорные вопросы и аргументированно подтверждает свои выводы, оставаясь в рамках традиционной исторической науки.
Ученый решительно выступал против теорий о неполноценности духовной культуры некоторых народов Азии. Ему принадлежат глубокие и философско обоснованные мысли об исторических корнях эпоса. Подобно тому, как варвары франки могли навязать свой эпос более культурным галлам, так и гунны могли свои предания передать готам, а через них – германцам. Заимствование могло происходить не в одну сторону, а взаимно: с запада на восток, с востока – на запад, а самым мощным средством миграции сюжетов было переселение народов. Как писал Потанин: «Не приписывая ордынцам начала средневекового европейского эпоса, я приписываю им большую роль в его пересадке с востока на запад».
В 1899 году Потанин готовил очередную экспедицию в Восточную Монголию. Экспедиция достигла Маньчжурии, перейдя горный хребет Большой Хинган. В 1901 году был опубликован отчет «Поездка в среднюю часть Большого Хингана летом 1899 г.».
Григорий Николаевич поддерживал отношения с известными общественными деятелями Павлодарского Прииртышья, которые помогали ученому в сборе материалов по истории и этнографии казахского народа.
Ага султан Баянаульского внешнего округа Муса Шорманов был близким другом ученого. Шорманов передал Потанину составленную Чоканом Валихановым родословную казахских родов, тексты сказок и легенд.
Г. Н. Потанин в статье «Биографические сведения о Чокане Валиханове» писал: «Муса Чорманович Чорманов, дядя Чокана, был очень влиятельный человек в степи. Долго состоял на русской службе, то как управитель Баянаульского округа, то как представитель от киргизского народа при Омском областном правлении. Он пользовался уважением степных властей, имел чин русского полковника, подолгу живал в Омске, раза два ездил в Петербург... Он был известен в Омске как человек врожденного ума и знаток киргизской жизни». Г. Н. Потанин, остановившись в ауле Мусы Шорманова, записывал со слов местных аксакалов легенды. Среди них вошедшие в четвертое издание «Очерков северо-западной Монголии» – «Алаша хан», «Шон би», «Бала мерген», «Жиренше шешен и Алдар косе», «Байкус», «Защитники животных».
Имантай Сатпаев, отец академика К. И. Сатпаева, специально для Г. Н. Потанина из уст Куреке, внука Бухар жырау, записал истории об Аблай-хане.
В фондах Павлодарского областного историко-краеведческого музея сохранились копии писем Садуакаса Мусаулы Шорманова, адресованные Г. Н. Потанину. В своем письме от 10 февраля 1887 года Садуакас извещает о смерти отца и обращается с просьбой оказать содействие в публикации воспоминаний о Мусе Шорманове. Во втором письме Садуакас сообщает об отправке фотографий Чокана Валиханова, Садуакаса с супругой Нурилей.
В 1912 году в издательском товариществе Сибири в городе Томске была опубликована статья Потанина «Легенда о Сулеймене: Восточные материалы о проблеме происхождения легенды». Основной идеей книги является восточное происхождение легенды о царе Сулеймене, так как в устной восточной литературе есть более ранние ее версии. В 1913 году Потанин записывает легенды, образцы устного народного творчества в Каркаралинском уезде. По предварительной договоренности ученый принял решение остановиться в ауле своего друга, будущего ученого Алихана Ермекова. В 1895 году студент Петербургского университета Динмухамед Султангазин по просьбе ученого записал разные легенды, сказки казахского народа и перевел их на русский язык. Эти легенды были опубликованы в 1895 году.
Григорий Потанин очень хорошо знал и высоко ценил традиции и обряды казахского народа, устное народное творчество. Он считал легенду «Козы-Корпеш – Баян-сулу» высоким образцом любовной лирики. Он писал: «Любимая повесть, которую знает вся степь от Оренбурга до Зайсана, верх киргизской эпики, это история красавицы Баян-Сулу, которая влюбилась в бедного пастуха Козы-Корпеша. Сюжет международный, но ни одна народность не сделала его таким выдающимся пунктом в своей эпике, как казахи».
Об этой поездке Потанина много писали в периодической печати того времени. В журнале «Русская мысль» С. Ольденбург пишет: «Докладчика встречало много киргизов, которые находили сказочников и привозили их к нему». Н. С. Смирнова отмечает: «Среди этих лиц – многочисленная родня Чокана Валиханова: его братья, его свояк Муса Шорманов и другие, кто собирал материал для Чокана, а затем продолжали для Потанина, позже – семейство Султангазиных и Ермековых».
Григорий Потанин был в тесных дружеских отношениях с деятелями партии Алаш Орда. На проходившем в 1917 году в г. Оренбурге Первом съезде он был избран Почетным председателем партии Алаш.
К 80-летнему юбилею Г. Н. Потанина в качестве подарка Ахмет Байтурсынов готовит к изданию записанную Потаниным полную версию поэмы-жыр «Ер Сайын». Поэма была издана только в 1923 году в Восточном издательстве Народного комиссариата национальностей.
Книга открывалась неопубликованным стихотворением Ахмета Байтурсынова, посвященным 80-летию сибирского аксакала.
В дар Г. Н. Потанину
Невзгоды и лишения бесчисленных дорог
Тобою пройдены за долгий жизни срок.
Через дожди, метели, снег, жару
Ты шел дорогой верной, благородной, друг.
Не восхваленье это: доказательство тому
На благо родины твой кропотливый труд.
Такое время выпало всем нам:
Безбрежной нищетой война, обрекшая крестьян.
Алаша скромный дар прими от нас,
Не конь склоняет голову перед тобой,
Не шубой, отороченной мехами с шелком,
Ты слово доброе взамен богатств прими.
Видный деятель партии Алаш Мыржакып Дулатов писал о юбиляре: «С юных лет он предан науке, всю свою жизнь посвятил служению Родине, им проделан титанический труд во имя науки. Г. Н. Потанин – уникальный самородок. Он известен не только сибирской, но и всей российской интеллигенции. Сегодня вся Сибирь отмечает 80-летие Г.Н.Потанина, у всех народов, проживающих в Сибири, Г. Н. Потанин пользуется уважением и почетом, для кого-то он является покровителем, его благородный труд равноценен для всех».
Последние годы жизни Г. Н. Потанин провел в Томске, занимался вопросами географии и этнографии. В связи с ухудшением зрения ученый не мог уже самостоятельно вести записи, в этом ему помогала секретарь. На 85-м году жизни великий ученый скончался.
Научное наследие Григория Николаевича имеет неоценимое значение. Его именем назван один из хребтов Наньшаня (Китай), ледник в Монгольском Алтае, улицы в городах Казахстана и России, основанная им в 1876 году библиотека в г. Никольске. В 1959 году его имя было присвоено Павлодарскому областному историко-краеведческому музею, Ямышевской средней школе Лебяжинского района. В 1957 г. в Томске на могиле Потанина в Университетской роще был открыт памятник. Надпись на нем гласит: «Потанин Григорий Николаевич. 1835-1920. Выдающийся русский ученый и путешественник».
175-летие общественного деятеля, ученого, этнографа, путешественника Г. Н. Потанина широко отмечалось в России и Казахстане. Проводились международные научно-практические конференции, Потанинские чтения, организовывалась работа выставки «Наследие великого ученого».
В 2012 году в городе Павлодаре открылся памятник ученым, посвятившим свою жизнь беззаветному служению Родине и науке, оставившим бесценное научное и культурное наследие, – Григорию Николаевичу Потанину и Чокану Чингисовичу Валиханову. Памятник двум великим исследователям символизирует нерушимую историческую и культурную общность и связь наших народов.
ж. «Простор». - 2012. - № 12
Спасибо сказали: bgleo, Нечай
- Нечай
- Не в сети
Меньше
Больше
- Сообщений: 5941
- Репутация: 146
- Спасибо получено: 14968
27 мая 2014 12:26 #21999
от Нечай
Это сообщение содержит прикрепленные изображения.
В продолжение от Галины Григорьевны:
Григорий Николаевич Потанин
Памятник Потанину и Валиханову
Музей имени Г.Н.Потанина в Павлодаре
Григорий Николаевич Потанин
Вложение gnpotanin.JPG не найдено
Памятник Потанину и Валиханову
Музей имени Г.Н.Потанина в Павлодаре
Это сообщение содержит прикрепленные изображения.
Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь, чтобы увидеть их.
Спасибо сказали: Patriot, bgleo
- galrom
14 июнь 2014 14:16 - 14 июнь 2014 14:17 #22519
от galrom
Не смогла пройти мимо! Это про жену Г.Н.Потанина - хоть и не совсем в тему.
Потанина Александра Викторовна (1843-1893) - первая женщина-путешественница, принятая в члены Русского географического общества, ученый-этнограф и фольклорист, автор 20 научных работ и литературно-художественных произведений, исследователь Китая, Монголии и Восточного Тибета. В Иркутске ее именем названа библиотека. Во время последней экспедиции Потанина тяжело заболела и 19 сентября 1893 года умерла близ города Чжо-хуа (Китай) по дороге в Шанхай. Похоронена 23 января 1894 года в Кяхте (Бурятия) на Успенском кладбище. Там путешественнице поставлен памятник.
Вместе с мужем Александра Викторовна в 1876—1893 гг. участвует в четырёх экспедициях в Центральную Азию: Северо-западная Монголия (1876-1877 гг. (из г. Зайсан по долине Чёрного Иртыша), 1879—1880 гг.); Северный Китай, Восточный Тибет и Центральная Монголия (1884—1886 гг. (исследование Тибетского нагорья, переход через пустыню Гоби), 1892—1893 гг.).
Путешествия А.В. Потаниной. Автор: Зарины В. и Е. Издательство: Географгиз. Год: 1950
Потанина А. В. Изъ путешествiй по Восточной Сибири, Монголiи, Тибету и Китаю 1895.
Это сообщение содержит прикрепленные изображения.
Не смогла пройти мимо! Это про жену Г.Н.Потанина - хоть и не совсем в тему.
Потанина Александра Викторовна (1843-1893) - первая женщина-путешественница, принятая в члены Русского географического общества, ученый-этнограф и фольклорист, автор 20 научных работ и литературно-художественных произведений, исследователь Китая, Монголии и Восточного Тибета. В Иркутске ее именем названа библиотека. Во время последней экспедиции Потанина тяжело заболела и 19 сентября 1893 года умерла близ города Чжо-хуа (Китай) по дороге в Шанхай. Похоронена 23 января 1894 года в Кяхте (Бурятия) на Успенском кладбище. Там путешественнице поставлен памятник.
Вместе с мужем Александра Викторовна в 1876—1893 гг. участвует в четырёх экспедициях в Центральную Азию: Северо-западная Монголия (1876-1877 гг. (из г. Зайсан по долине Чёрного Иртыша), 1879—1880 гг.); Северный Китай, Восточный Тибет и Центральная Монголия (1884—1886 гг. (исследование Тибетского нагорья, переход через пустыню Гоби), 1892—1893 гг.).
Путешествия А.В. Потаниной. Автор: Зарины В. и Е. Издательство: Географгиз. Год: 1950
Потанина А. В. Изъ путешествiй по Восточной Сибири, Монголiи, Тибету и Китаю 1895.
Это сообщение содержит прикрепленные изображения.
Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь, чтобы увидеть их.
Последнее редактирование: 14 июнь 2014 14:17 от galrom.
- galrom
14 июнь 2014 16:14 #22523
от galrom
Это сообщение содержит прикрепленные изображения.
Своими работами о природе, жизни и быте народов Центральной Азии, зарисовками исследуемых мест Потанина внесла ценный вклад в географическую науку. В 1887 году за свой научный труд «Буряты» Александра Викторовна была удостоена Большой золотой медали РГО. В горах Монгольского Алтая есть ледник «Александрин», названный в честь знаменитой путешественницы
.
Потрясающее совпадение - написав труд "Буряты", быть похороненной в Бурятии!
И как красиво и величественно Ледник "Алесандрин"!
.
Потрясающее совпадение - написав труд "Буряты", быть похороненной в Бурятии!
И как красиво и величественно Ледник "Алесандрин"!
Это сообщение содержит прикрепленные изображения.
Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь, чтобы увидеть их.
- galrom
14 июнь 2014 16:50 #22524
от galrom
Живя в Казахстане, имя Потанина Г.Н., мне было известно со времени первых походов в краеведческий музей. Всегда отмечали его знание казахского языка, его участие в Первом Всекиргизском съезде в Оренбурге и то, что он сделал по изучению Азии. И сейчас в Астане есть улица, названная его именем. Совсем недавно впервые увидела памятник ему в Томске. Считая его признанным ученым и исследоватем, не могла и предположить, что "Когда в начале 50-х годов была найдена могила Г.Н. Потанина на месте оскверненного кладбища разрушенного Иоанно-Предтеченского монастыря, где над прахом ученого начиналось строительство студенческих общежитий, то в 1956 г. в перезахоронении (в роще Томского университета) останков приняли участие лишь несколько томских ученых и энтузиастов, а в 1958 г. на открытие памятника не пришел ни один историк-обществовед."
"Интересно, что инициатором возведения памятника знаменитому краеведу, стала… королева Великобритании Елизавета Вторая, которая в 50-е годы обратилась к правительству СССР с запросом о том, как на родине Потанина увековечена память великого путешественника. Запрос был перенаправлен в ТГУ, где Потанин когда-то читал лекции. Могилу ученого сумели отыскать директор Томского краеведческого музея Николай Петров и, геолог, и краевед Николай Славнин. Поискам помогла случайная удача - в фондах музея была найдена старинная фотография потанинской могилы. В итоге место захоронения краеведа было идентифицировано по примечательной березе на снимке. В 1956 году Потанин был перезахоронен в Университетской роще. А в 1958 году на новой могиле краеведа был поставлен памятник, автором которого стал известный скульптор Сергей Иванович Данилин."
Чтобы помнили!!!
"Интересно, что инициатором возведения памятника знаменитому краеведу, стала… королева Великобритании Елизавета Вторая, которая в 50-е годы обратилась к правительству СССР с запросом о том, как на родине Потанина увековечена память великого путешественника. Запрос был перенаправлен в ТГУ, где Потанин когда-то читал лекции. Могилу ученого сумели отыскать директор Томского краеведческого музея Николай Петров и, геолог, и краевед Николай Славнин. Поискам помогла случайная удача - в фондах музея была найдена старинная фотография потанинской могилы. В итоге место захоронения краеведа было идентифицировано по примечательной березе на снимке. В 1956 году Потанин был перезахоронен в Университетской роще. А в 1958 году на новой могиле краеведа был поставлен памятник, автором которого стал известный скульптор Сергей Иванович Данилин."
Чтобы помнили!!!
- Нечай
- Не в сети
Меньше
Больше
- Сообщений: 5941
- Репутация: 146
- Спасибо получено: 14968
09 нояб 2014 20:07 #24796
от Нечай
Это сообщение содержит прикрепленные файлы.
Полностью согласна с предыдущими материалами Галины Вячеславовны. Еще немного:
Где бы ни жил Потанин, в каких бы условиях ни находился, он всегда разоблачал недостатки, был одержим идеями, которые стремился воплотить в жизнь. Одной из таких была идея о необходимости женского образования, решительного вовлечения женщин в жизнь общества. Он писал: «Мне кажется, необходимо привлечь молодежь и женщин. Где женщины, там успех. Нет в общественной жизни рычага могущественней, чем женщины».
Его жена Александра Викторовна Потанина родилась 25 января 1843 года в Горбатове, Нижегородской губернии, дочь священника В. Н. Лаврского.
Александра Викторовна Лавровская приехала повидаться с (ссыльным – Л.Б.)братом из Нижнего Новгорода, где она служила классной дамой в епархиальном училище, в котором обучались дочери священников.
Александра Викторовна сама вышла из семьи священника. Немногие городские интеллигенты так знали народную жизнь, как сыновья и дочери сельских священников. Многие из них не пошли по стопам своих отцов, а ушли в литературу, публицистику, революцию. Из таких семейств вышли Чернышевский, Добролюбов… В полемике с революционными демократами 60-х годов противники часто презрительно называли их «поповичами».
Патриарх русских путешественников XIX века Петр Петрович Семенов говорил, что в жизни каждого человека, а особенно путешественника, огромное значение имеет «господин Случай»…
Для Александры Лавровской этим «случаем» оказалось знакомство с товарищем брата по ссылке Григорием Николаевичем Потаниным. Что пленило ее в этом немолодом, уже немало истрепанном жизнью, недоучившемся студенте? Без образования, без профессии, без всякого будущего.
Александра Викторовна любила и ценила Потанина. В ней жило чувство долга перед ним, перед наукой, к которой он ее приобщал. Но не менее сильна в ней была скромность, постоянное желание уйти в тень, затушевать вои личные заслуги.
Вот почему при ее жизни о ней мало знали, для всех она – только жена знаменитого путешественника. А в действительности Александра Потанина стала первой крупной русской путешественницей. Не просто женой ученого, а самостоятельным исследователем, этнографом, фольклористкой и писательницей. История великих открытий не знает женщины, равной личности Александры Потаниной.
Она всюду сопровождала мужа, помогая ему собирать этнографические и другие материалы. Во время четвёртого путешествия в Китай Потанина заболела и скончалась по дороге в Шанхай 19 сентября 1893; погребена в Кяхте.
Своими работами о природе, жизни и быте народов Центральной Азии, зарисовками исследуемых мест Потанина внесла ценный вклад в географическую науку. Она стала первой женщиной, принятой в члены Русского географического общества. В 1887 году за научный труд «Буряты» Александра Викторовна была удостоена Большой золотой медали РГО.
В горах Монгольского Алтая есть ледник Александрин, названный в честь путешественницы.
Племянник Александры Викторовны, Аркадий Валерианович Лаврский, сын священника, религиозного публициста Валериана Викторовича, стал известным русский минералогом, впоследствии — профессором по кафедре минералогии Томского государственного университета.
«Неутомимая путешественница, посвятившая все зрелые годы своей жизни странствиям по Сибири, Монголии, Тибету, Китаю, она оставила по себе неизгладимую память в истории землеведенья Азии», - писал о ней в предисловии к посмертному сборнику ее статей Д. А. Анучин.
Только после смерти Александры Викторовны, героической смерти, подобной смерти Пржевальского, в русской печати стали появляться статьи, посвященные замечательной русской женщине. С удивлением писали. Что женщина, столько сделавшая для общества, для русской науки, ставшая гордостью русской географии, оставалась для России совершенно неизвестной.
В 1911 году Потанин женился вторым браком на барнаульской поэтессе Марии Георгиевне Васильевой. С ней он состоял в длительной дружественной переписке с 1901 года, участвовал в её литературном становлении и деятельности. Зимой 1917/1918 М. Г. Васильева оставила Потанина, который к тому времени уже тяжело болел
Работы Г.Н.Потанина и о Потанине
[/b]
Где бы ни жил Потанин, в каких бы условиях ни находился, он всегда разоблачал недостатки, был одержим идеями, которые стремился воплотить в жизнь. Одной из таких была идея о необходимости женского образования, решительного вовлечения женщин в жизнь общества. Он писал: «Мне кажется, необходимо привлечь молодежь и женщин. Где женщины, там успех. Нет в общественной жизни рычага могущественней, чем женщины».
Его жена Александра Викторовна Потанина родилась 25 января 1843 года в Горбатове, Нижегородской губернии, дочь священника В. Н. Лаврского.
Александра Викторовна Лавровская приехала повидаться с (ссыльным – Л.Б.)братом из Нижнего Новгорода, где она служила классной дамой в епархиальном училище, в котором обучались дочери священников.
Александра Викторовна сама вышла из семьи священника. Немногие городские интеллигенты так знали народную жизнь, как сыновья и дочери сельских священников. Многие из них не пошли по стопам своих отцов, а ушли в литературу, публицистику, революцию. Из таких семейств вышли Чернышевский, Добролюбов… В полемике с революционными демократами 60-х годов противники часто презрительно называли их «поповичами».
Патриарх русских путешественников XIX века Петр Петрович Семенов говорил, что в жизни каждого человека, а особенно путешественника, огромное значение имеет «господин Случай»…
Для Александры Лавровской этим «случаем» оказалось знакомство с товарищем брата по ссылке Григорием Николаевичем Потаниным. Что пленило ее в этом немолодом, уже немало истрепанном жизнью, недоучившемся студенте? Без образования, без профессии, без всякого будущего.
Александра Викторовна любила и ценила Потанина. В ней жило чувство долга перед ним, перед наукой, к которой он ее приобщал. Но не менее сильна в ней была скромность, постоянное желание уйти в тень, затушевать вои личные заслуги.
Вот почему при ее жизни о ней мало знали, для всех она – только жена знаменитого путешественника. А в действительности Александра Потанина стала первой крупной русской путешественницей. Не просто женой ученого, а самостоятельным исследователем, этнографом, фольклористкой и писательницей. История великих открытий не знает женщины, равной личности Александры Потаниной.
Она всюду сопровождала мужа, помогая ему собирать этнографические и другие материалы. Во время четвёртого путешествия в Китай Потанина заболела и скончалась по дороге в Шанхай 19 сентября 1893; погребена в Кяхте.
Своими работами о природе, жизни и быте народов Центральной Азии, зарисовками исследуемых мест Потанина внесла ценный вклад в географическую науку. Она стала первой женщиной, принятой в члены Русского географического общества. В 1887 году за научный труд «Буряты» Александра Викторовна была удостоена Большой золотой медали РГО.
В горах Монгольского Алтая есть ледник Александрин, названный в честь путешественницы.
Племянник Александры Викторовны, Аркадий Валерианович Лаврский, сын священника, религиозного публициста Валериана Викторовича, стал известным русский минералогом, впоследствии — профессором по кафедре минералогии Томского государственного университета.
«Неутомимая путешественница, посвятившая все зрелые годы своей жизни странствиям по Сибири, Монголии, Тибету, Китаю, она оставила по себе неизгладимую память в истории землеведенья Азии», - писал о ней в предисловии к посмертному сборнику ее статей Д. А. Анучин.
Только после смерти Александры Викторовны, героической смерти, подобной смерти Пржевальского, в русской печати стали появляться статьи, посвященные замечательной русской женщине. С удивлением писали. Что женщина, столько сделавшая для общества, для русской науки, ставшая гордостью русской географии, оставалась для России совершенно неизвестной.
В 1911 году Потанин женился вторым браком на барнаульской поэтессе Марии Георгиевне Васильевой. С ней он состоял в длительной дружественной переписке с 1901 года, участвовал в её литературном становлении и деятельности. Зимой 1917/1918 М. Г. Васильева оставила Потанина, который к тому времени уже тяжело болел
Работы Г.Н.Потанина и о Потанине
[/b]
Это сообщение содержит прикрепленные файлы.
Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь, чтобы увидеть их.
Спасибо сказали: Полуденная
- Нечай
- Не в сети
Меньше
Больше
- Сообщений: 5941
- Репутация: 146
- Спасибо получено: 14968
11 нояб 2014 05:10 #24846
от Нечай
Это сообщение содержит прикрепленные изображения.
Очередные прекрасные фотографии от Галины Григорьевны Бондарь (Павлодар)
Спасибо большое!
Спасибо большое!
Это сообщение содержит прикрепленные изображения.
Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь, чтобы увидеть их.
Спасибо сказали: bgleo, Полуденная, GalinaPavlodar
- Нечай
- Не в сети
Меньше
Больше
- Сообщений: 5941
- Репутация: 146
- Спасибо получено: 14968
11 нояб 2014 05:20 - 11 нояб 2014 05:24 #24847
от Нечай
Это сообщение содержит прикрепленные изображения.
Мне тоже чуточку попалось:
Зарисовки Потанина
Маршрут путешествия Потанина
Слева направо: М. Я. Писарев, Н. М. Ядринцев, Г. Н. Потанин, М. В. Загоскин, А. П. Нестеров. Фото П. А. Милевского. 1890-е. Собрание Государственного архива
Зарисовки Потанина
Маршрут путешествия Потанина
Вложение не найдено
Слева направо: М. Я. Писарев, Н. М. Ядринцев, Г. Н. Потанин, М. В. Загоскин, А. П. Нестеров. Фото П. А. Милевского. 1890-е. Собрание Государственного архива
Это сообщение содержит прикрепленные изображения.
Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь, чтобы увидеть их.
Последнее редактирование: 11 нояб 2014 05:24 от Нечай.
Спасибо сказали: Patriot, bgleo, Полуденная, elnik
- Нечай
- Не в сети
Меньше
Больше
- Сообщений: 5941
- Репутация: 146
- Спасибо получено: 14968
11 нояб 2014 13:24 - 11 нояб 2014 13:24 #24873
от Нечай
Это сообщение содержит прикрепленные изображения.
Еще одна информация и фотография от Галины Григорьевны (Павлодар)
И очередное большое спасибо!
[/b]
Немного об отце Григория Николаевича - Николае Ильиче Потанине:
Хорунжий Потанин - отец Г. Н. Потанина Николай Ильич (1801 - сер. 1860-х гг.). Один из первых выпускников Сибирского казачьего училища. В 1829-1830 гг. по поручению командующего войсками Западной Сибири генерала И. А. Вельяминова совершил путешествие в Коканд, носившее дипломатический, научный, разведывательный характер. За успешное выполнение задания Н. И. Потанин российским императором был удостоен звания сотника.
Дневниковые записи Н. И. Потанина стали материалом для составления «Записки о Коканском ханстве хорунжего Н. И. Потанина». В 1830 г. «Записки» были представлены в Военное министерство, копии - в Министерство иностранных дел и оренбургскому генерал-губернатору. В следующем году они полностью были опубликованы в «Военном журнале» (№ 4 и 5). В 1856 г. «Записки» были переизданы в «Вестнике Русского Географического общества» (кн. 6), а в 1916 г. - в «Записках Западно-Сибирского отдела ИРГО» (т. 38).
Потанин Г. Н. Избранные сочинения. Павлодар: ЭКО, 2010. - с. 207.
И очередное большое спасибо!
[/b]
Немного об отце Григория Николаевича - Николае Ильиче Потанине:
Хорунжий Потанин - отец Г. Н. Потанина Николай Ильич (1801 - сер. 1860-х гг.). Один из первых выпускников Сибирского казачьего училища. В 1829-1830 гг. по поручению командующего войсками Западной Сибири генерала И. А. Вельяминова совершил путешествие в Коканд, носившее дипломатический, научный, разведывательный характер. За успешное выполнение задания Н. И. Потанин российским императором был удостоен звания сотника.
Дневниковые записи Н. И. Потанина стали материалом для составления «Записки о Коканском ханстве хорунжего Н. И. Потанина». В 1830 г. «Записки» были представлены в Военное министерство, копии - в Министерство иностранных дел и оренбургскому генерал-губернатору. В следующем году они полностью были опубликованы в «Военном журнале» (№ 4 и 5). В 1856 г. «Записки» были переизданы в «Вестнике Русского Географического общества» (кн. 6), а в 1916 г. - в «Записках Западно-Сибирского отдела ИРГО» (т. 38).
Потанин Г. Н. Избранные сочинения. Павлодар: ЭКО, 2010. - с. 207.
Это сообщение содержит прикрепленные изображения.
Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь, чтобы увидеть их.
Последнее редактирование: 11 нояб 2014 13:24 от Нечай.
Спасибо сказали: bgleo, GalinaPavlodar
- sergei195916
- Не в сети
Меньше
Больше
- Сообщений: 20
- Репутация: 2
- Спасибо получено: 45
12 нояб 2014 03:40 #24882
от sergei195916
Здравствуйте уважаемые!Я сам с Пресновке и знаю что в доме Боярских библиотеке некогда не было ,была больница контора ропкопа типография ,а потом случился пожар она сгорела .Извините что поправил
Спасибо сказали: Нечай, elnik
- Нечай
- Не в сети
Меньше
Больше
- Сообщений: 5941
- Репутация: 146
- Спасибо получено: 14968
12 нояб 2014 05:23 - 12 нояб 2014 07:24 #24884
от Нечай
Ну...это надо к издателям книги - в типографию или к авторам!
Впрочем, все зависит от того, когда была сделана фотография. Если 30-40-е годы,до нашего рождения, то вполне возможно, что там какое-то время располагалась библиотека.Нам про это просто не говорили, особенно, если срок библиотечного существования был кратковременным. Все, как всегда, зависит от временных рамок.
А за поправки-дополнения, спасибо, лишняя информация не помешает!
Еще бы дополнили про дом и про Боярских...
Впрочем, все зависит от того, когда была сделана фотография. Если 30-40-е годы,до нашего рождения, то вполне возможно, что там какое-то время располагалась библиотека.Нам про это просто не говорили, особенно, если срок библиотечного существования был кратковременным. Все, как всегда, зависит от временных рамок.
А за поправки-дополнения, спасибо, лишняя информация не помешает!
Еще бы дополнили про дом и про Боярских...
Последнее редактирование: 12 нояб 2014 07:24 от Нечай.
Спасибо сказали: bgleo
- sergei195916
- Не в сети
Меньше
Больше
- Сообщений: 20
- Репутация: 2
- Спасибо получено: 45
12 нояб 2014 07:09 #24885
от sergei195916
Здание построено в 1916 году вроде год стоит на здание уточню сообщю.
Спасибо сказали: bgleo, Нечай
- Нечай
- Не в сети
Меньше
Больше
- Сообщений: 5941
- Репутация: 146
- Спасибо получено: 14968
12 нояб 2014 07:39 #24886
от Нечай
Если исходить из публикации Шиловского:
"Участие в судьбе мальчика приняла семья командира казачьей бригады,штаб которой находился в Пресновке, полковника Эллизена. Ее глава хорошо знал Николая Ильича, уважал и доверял ему, в частности поручив наблюдение за строительством станичной церкви. Гриша был взят в дом Эллизен и там воспитывался вместе с их детьми, бывая у отца по субботам и воскресениям. Специально нанятый преподаватель учил ребят русскому языку, арифметике, географии. В доме бригадного командира имелась богатая библиотека и в восьмилетнем возрасте Григорий Николаевич прочитал "Робинзона Крузо" Д. Дефо"
(Шиловский М.В.
"Полнейшая самоотверженная преданность науке":
Г. Н. Потанин. Биографический очерк.)
Тогда этот дом принадлежал полковнику Эллизену?
В этом случае года 1840-45 не верны, поскольку отец Николай Ильич увез сына из ст.Семиярской после смерти брата Дмитрия Ильича в 1842г,(вдова брата - Павла Александровна скоренько после смерти мужа вышла опять замуж уже в октябре 1842г за барона Финн-Гельзина)...
В Войсковое училище Николай Ильич определяет сына в 1846г.
Таким образом временные рамки проживания в доме 1842 - 1845/46 года.
"Участие в судьбе мальчика приняла семья командира казачьей бригады,штаб которой находился в Пресновке, полковника Эллизена. Ее глава хорошо знал Николая Ильича, уважал и доверял ему, в частности поручив наблюдение за строительством станичной церкви. Гриша был взят в дом Эллизен и там воспитывался вместе с их детьми, бывая у отца по субботам и воскресениям. Специально нанятый преподаватель учил ребят русскому языку, арифметике, географии. В доме бригадного командира имелась богатая библиотека и в восьмилетнем возрасте Григорий Николаевич прочитал "Робинзона Крузо" Д. Дефо"
(Шиловский М.В.
"Полнейшая самоотверженная преданность науке":
Г. Н. Потанин. Биографический очерк.)
Тогда этот дом принадлежал полковнику Эллизену?
В этом случае года 1840-45 не верны, поскольку отец Николай Ильич увез сына из ст.Семиярской после смерти брата Дмитрия Ильича в 1842г,(вдова брата - Павла Александровна скоренько после смерти мужа вышла опять замуж уже в октябре 1842г за барона Финн-Гельзина)...
В Войсковое училище Николай Ильич определяет сына в 1846г.
Таким образом временные рамки проживания в доме 1842 - 1845/46 года.
Спасибо сказали: bgleo
- GalinaPavlodar
- Не в сети
Меньше
Больше
- Сообщений: 499
- Репутация: 27
- Спасибо получено: 1624
17 нояб 2014 10:29 - 17 нояб 2014 10:29 #24978
от GalinaPavlodar
Приведу следующий эпизод, характеризующий взгляды и чувства этого просвещенного киргиза. Когда мы с ним встретились вновь в Омске в 1863 г., в это время воротилась из путешествия экспедиция Струве, в которой участвовал и Г. Н. Потанин.
Празднуя эту встречу, мы сидели в благородном собрании на одном из вечеров. Чокан был в той же компании. Эдуард Струве начал речь о том, что киргизы ненавидят казаков. Вдруг губы Валиханова передернуло, он взглянул нежно на своего друга и школьного товарища Г. Н. Потанина, бывшего казачьего сотника, затем встал перед Струве и сказал: «Что у киргизов нет ненависти к лучшим представителям казачьего войска, я желал бы засвидетельствовать. Я, как киргиз, поднимаю бокал и целую моего друга казака!» И он горячо поцеловал Г. Н. Потанина.
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений. т. 4. – Алма-Ата: Наука, 1968. – С. 576.
Н. М. Ядринцев. Воспоминания о Чокане Валиханове (отрывок)
[/b]Приведу следующий эпизод, характеризующий взгляды и чувства этого просвещенного киргиза. Когда мы с ним встретились вновь в Омске в 1863 г., в это время воротилась из путешествия экспедиция Струве, в которой участвовал и Г. Н. Потанин.
Празднуя эту встречу, мы сидели в благородном собрании на одном из вечеров. Чокан был в той же компании. Эдуард Струве начал речь о том, что киргизы ненавидят казаков. Вдруг губы Валиханова передернуло, он взглянул нежно на своего друга и школьного товарища Г. Н. Потанина, бывшего казачьего сотника, затем встал перед Струве и сказал: «Что у киргизов нет ненависти к лучшим представителям казачьего войска, я желал бы засвидетельствовать. Я, как киргиз, поднимаю бокал и целую моего друга казака!» И он горячо поцеловал Г. Н. Потанина.
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений. т. 4. – Алма-Ата: Наука, 1968. – С. 576.
Последнее редактирование: 17 нояб 2014 10:29 от GalinaPavlodar.
Спасибо сказали: bgleo, Нечай, Alexandrov_2013
- GalinaPavlodar
- Не в сети
Меньше
Больше
- Сообщений: 499
- Репутация: 27
- Спасибо получено: 1624
17 нояб 2014 10:34 #24979
от GalinaPavlodar
Когда мне минуло десять лет, меня отвезли в Омск и отдали в кадетский корпус, где я и окончил его курс.
Первые два года в корпусе я чувствовал себя очень одиноко. Родных и знакомых в городе не было, в отпуск ходить было некуда, с товарищами сходился туго, так как был робок и нелюдим, в шумных играх и шалостях участия не принимал. Жизнь скрашивали только книги, за которыми я проводил все свободное время. Больше всего любил читать путешествия, особенно морские (не забывался «Робинзон»), и мечтал отправиться непременно в кругосветное плавание. Много прочел я и морских романов и знал в деталях устройство морских кораблей. Позднее, с возрастом, пришло сознание несбыточности мечты о путешествии на корабле, и я стал мечтать о путешествиях сухопутных.
Эти мечты стали еще неотступнее, когда через два года судьба послала мне друга в лице поступившего в корпус маленького киргиза, сына атамана (описка, нужно читать: султана) - Чокана Валиханова, которого также увлекали мысли о путешествиях.
Чокан любил свои степи и много рассказывал мне о киргизском быте. Его рассказы так увлекали меня, что я стал их записывать и скоро из его рассказов составилась у меня толстая тетрадь.
Сам он в то время еще плохо говорил пo-русски и записывать не мог, но он умел рисовать и иллюстрировал мою тетрадь изображениями оружия казахов, охотничьих снарядов, кожаной посуды и проч. Целые вечера проводили мы с Чоканом в беседах о наших будущих путешествиях и открытиях и сходились все больше и больше.
Чокан был талантлив, учился прекрасно и выделялся среди кадетов умом, живостью и какой-то открытой смелостью.
Я учился охотно, особенно любил географию и знал ее хорошо, но отметки получал плохие, вероятно потому, что не умел отвечать бойко, не умел показать свои знания.
В это же время в Омск переселилась семья Эллизен, и это было целым событием в моей жизни. Я стал у них бывать и встретил с их стороны самое теплое отношение. Встреча с Лидой была для меня огромной радостью. С новой силой воскресло мое обожание, а она, чувствуя его, вела себя со мной как-то странно: то была нежна и ласкова, то холодна и капризна. По обычаю кадетов, нас стали дразнить «женихом и невестой», и это смущало ее, а меня заставляло страдать. И все же близость к этой родной мне семье и дружба с Чоканом сильно скрашивали мою жизнь в корпусе.
Так шли года. Дружба с Чоканом и общие мечты о будущих путешествиях крепли с каждым годом.
Чокан много занимался востоковедением, и в корпусе все смотрели на него как на будущего ученого и путешественника. Я принимал участие во всех его занятиях; ему доставали интересные книги по Востоку, он делился ими со мной. Вместе прочли мы путешествие Палласа в старинном русском переводе, и это чтение произвело на меня сильное впечатление. Паллас мои мечты о морских путешествиях превратил в мечты о путешествиях сухопутных.
В 1852 г. я окончил курс, вышел из кадетского корпуса хорунжим (офицером) и поступил в 7-й казачий полк, который был расположен по Иртышу от устья Бухтармы до Семипалатинска. Полк состоял из станиц и поселков.
Чокан должен был оставаться в корпусе еще на год.
Спустя пять лет службы в Семипалатинске, Верном и опять в Семипалатинске, я, наконец, был переведен в Омск, в войсковое управление, стал работать в архиве.
Этот город отличался от предыдущих станций моей жизни, как столица от захолустья, - тут были книги и люди. В Верном, правда, был один умный и интеллигентный человек, полковник Перемышльский, наш начальник (он окончил курс в Московском университете), был либерален, но держал себя далеко от офицеров. Остальные и в Верном, и в Семипалатинске представляли собой отрицательные фигуры, и я все годы жизни в этих местах не имел случая встретить идейного человека. Там я знакомился с жизнью, приглядывался к народной массе и до Омска никаких «сибирских» дум в моем уме не формировалось.
В Омске был казачий кружок, в который входили мои старые товарищи Пирожков и Чукреев; к ним присоединился только что вышедший из корпуса Усов и мой старый и лучший друг Чокан Валиханов, который служил адъютантом при генерал-губернаторе. Встреча с Чоканом в Омске была для меня величайшей радостью. Кружок этот был проникнут самым патриотическим духом - все хотели служить в той или другой форме Сибири.
Это было время тотчас после окончания Севастопольской кампании. В воздухе веяло «новым духом»; журналы - «Современник», либеральный тогда «Русский вестник» и «Отечественные записки» - заговорили смелее, запрещение писать о крепостном праве было снято, разоблачения злоупотреблений сыпались как из рога изобилия. Мы с жадностью читали эти журналы, и каждая новая книжка производила чуть ли не переворот в наших взглядах.
В это время мне попались две статьи, которые произвели на меня сильное впечатление: статья Березина в «Отечественных записках» о колониях и статья Пейзина о ссылке и ссыльных колониях в «Современнике». Эти статьи взволновали мои местные инстинкты. Из статьи Березина я узнал, что колонии бывают торговые и земледельческие и что история последних обыкновенно оканчивается отделением от метрополии. Сибирь - колония земледельческая, и у меня впервые зародилась мысль, что и она должна разделить судьбу ей подобных, т. е. отделиться от метрополии. Из статьи Пейзина я узнал о протестах западноевропейских штрафных колоний против ссылки в них преступников из метрополии и стал думать о подобном же протесте со стороны Сибири - тоже штрафной колонии.
Так постепенно выяснялись для меня задачи деятельности сибирского публициста.
В это же время Чокан познакомил меня с петрашевцем Дуровым, под влиянием которого я резко изменил свои политические взгляды.
До этой встречи я благоговел перед императором Николаем I, в котором видел второго Петра Великого, поборника прогресса и европейских идей о политической свободе, а после стал сам петрашевцем по убеждениям.
Перемена политических убеждений, превращение в либерала и сторонника реформ, совершившиеся под влиянием омских знакомств и чтения прогрессивных журналов, видоизменили мои мечты о моей будущей миссии. Мой казачий патриотизм охладел, я превратился в сибирского патриота иной окраски.
За семь лет службы я хорошо познакомился с отрицательными сторонами сибирской администрации: в полку я наблюдал их в лице полкового командира Мессароша, а в Омске в лице генерал-губернатора Гасфорта. В первом случае от крайней жестокости начальства страдало пять тысяч казаков, во втором - миллионное население от злоупотреблений под управлением ослепленного властью генерал-губернатора, страдавшего при этом феноменальным затмением ума. «Искра» - сатирическая газета шестидесятых годов - немало рассказала курьезных анекдотов о Гасфорте под вымышленным именем «Окзенкопф» (в гербе Гасфорта - три бычьих головы).
При Гасфорте в крае царил дикий произвол подчиненных ему властей. Все должности были оценены и продавались за определенные суммы, львиная часть которых доставалась советнику Главного управления Почекунину, приближенному Гасфорта. Взятки брались открыто. Мелкие власти, зная, что им все пройдет безнаказанно, чинили всяческие безобразия. И все это делалось у всех на виду. Вся администрация Омска жила в богатстве, имела хорошие дома, комфорт, а низы страдали.
Я все это осознал и так определил задачи молодого сибиряка, охваченного идеями о свободе, науке, прогрессе и просвещении: он должен непременно получить высшее образование, набраться в университете тех же знаний, какими владеют эти незаконные цари сибирской жизни, а потом вернуться в Омск, вступить в борьбу с ними и победить их тем же оружием, каким они вооружены. Дальше этого я пока не шел...
Но как попасть в университет? Мне, казачьему офицеру, лишенному права выхода в отставку, да еще без всяких средств?... И в то же время меня увлекали мечты о путешествиях. Я часто виделся с Чоканом. Он в это время строил уже определенные планы о нашем совместном путешествии. Сначала мы должны были поехать в Петербург и поступить в университет, - он на восточный факультет, я на естественное отделение физико-математического, так как все время с увлечением занимался естествознанием. Во время путешествия он будет заниматься филологией восточных племен, а я буду собирать коллекции растений и животных для Ботанического сада в Петербурге и для Зоологического музея Академии наук. Мы поедем в Среднюю Азию и каким-нибудь образом проникнем, конечно, инкогнито, в загадочные недра Поднебесной империи (Китай тогда не был еще открыт для иностранцев) и достигнем отдаленных берегов озера Кукунор и окружающих его гор - патриархов, о которых он вычитал в «Asie Centrale» Гумбольдта.
Когда Чокан развивал свои заманчивые планы, он говорил с увлечением, пафосом, но его мечты не трогали меня; твердая уверенность в несбыточности совместного путешествия с ним обсекала мое воображение. Я заставлял себя мириться с мыслью, что буду собирать коллекции для Ботанического сада и для Зоологического музея Академии наук только в том районе, в пределах которого совершаются походы и разъезды казаков Сибирского войска.
В то время по Сибири путешествовал П. П. Семенов. В Верном, который тогда назывался Алматинской станицей, при подошве Небесных гор, он узнал о моем существовании, узнал, что я, живя в этой станице, собирал растения, издавал рукописный журнал, выписывал журнал Географического общества и вообще занимался наукой. Все это его заинтересовало.
В Верном же он познакомился с Чоканом Валихановым и от него узнал, что мы друзья. Приехав в Омск, он отыскал Чокана и вместе с ним приехал ко мне, пожелав со мной познакомиться.
У меня он внимательно пересмотрел мой гербарий, заинтересовался моими работами в омских архивах и много расспрашивал о моих дальнейших работах. В конце концов, он стал убеждать меня непременно поехать в Петербург, в университет.
- Здесь, - говорил он, - вы затеряетесь без духовной поддержки. Семенов знал, что я, как казак, не имею права располагать своей судьбой, и придумал такой план: через своего дядю, Я. И. Ростовцева, начальника всех военных учебных заведений, он устроит меня адъютантом начальника всех казачьих войск, и так как служба будет легкая, смогу посещать университет.
После этой беседы мое настроение круто изменилось. Меня не только оставило равнодушие к мечтам Чокана о столице Средней Азии, но мысль об этих перспективах стала просто опьянять.
П. П. Семенов уехал в Петербург, я остался в Омске и стал ждать. Но шел месяц за месяцем, а известий от Семенова не было.
Я пришел к убеждению, что забыт. Но я уже не мог вернуться к тому состоянию, когда мечты Чокана оставляли меня равнодушным, и стал изыскивать средства для выхода в отставку.
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений. т. 4. – Алма-Ата: Наука, 1968. – С. 644-647.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ Г. Н. ПОТАНИНА
[/b]
(По записи М. X. Свентицкой)
[/b]Когда мне минуло десять лет, меня отвезли в Омск и отдали в кадетский корпус, где я и окончил его курс.
Первые два года в корпусе я чувствовал себя очень одиноко. Родных и знакомых в городе не было, в отпуск ходить было некуда, с товарищами сходился туго, так как был робок и нелюдим, в шумных играх и шалостях участия не принимал. Жизнь скрашивали только книги, за которыми я проводил все свободное время. Больше всего любил читать путешествия, особенно морские (не забывался «Робинзон»), и мечтал отправиться непременно в кругосветное плавание. Много прочел я и морских романов и знал в деталях устройство морских кораблей. Позднее, с возрастом, пришло сознание несбыточности мечты о путешествии на корабле, и я стал мечтать о путешествиях сухопутных.
Эти мечты стали еще неотступнее, когда через два года судьба послала мне друга в лице поступившего в корпус маленького киргиза, сына атамана (описка, нужно читать: султана) - Чокана Валиханова, которого также увлекали мысли о путешествиях.
Чокан любил свои степи и много рассказывал мне о киргизском быте. Его рассказы так увлекали меня, что я стал их записывать и скоро из его рассказов составилась у меня толстая тетрадь.
Сам он в то время еще плохо говорил пo-русски и записывать не мог, но он умел рисовать и иллюстрировал мою тетрадь изображениями оружия казахов, охотничьих снарядов, кожаной посуды и проч. Целые вечера проводили мы с Чоканом в беседах о наших будущих путешествиях и открытиях и сходились все больше и больше.
Чокан был талантлив, учился прекрасно и выделялся среди кадетов умом, живостью и какой-то открытой смелостью.
Я учился охотно, особенно любил географию и знал ее хорошо, но отметки получал плохие, вероятно потому, что не умел отвечать бойко, не умел показать свои знания.
В это же время в Омск переселилась семья Эллизен, и это было целым событием в моей жизни. Я стал у них бывать и встретил с их стороны самое теплое отношение. Встреча с Лидой была для меня огромной радостью. С новой силой воскресло мое обожание, а она, чувствуя его, вела себя со мной как-то странно: то была нежна и ласкова, то холодна и капризна. По обычаю кадетов, нас стали дразнить «женихом и невестой», и это смущало ее, а меня заставляло страдать. И все же близость к этой родной мне семье и дружба с Чоканом сильно скрашивали мою жизнь в корпусе.
Так шли года. Дружба с Чоканом и общие мечты о будущих путешествиях крепли с каждым годом.
Чокан много занимался востоковедением, и в корпусе все смотрели на него как на будущего ученого и путешественника. Я принимал участие во всех его занятиях; ему доставали интересные книги по Востоку, он делился ими со мной. Вместе прочли мы путешествие Палласа в старинном русском переводе, и это чтение произвело на меня сильное впечатление. Паллас мои мечты о морских путешествиях превратил в мечты о путешествиях сухопутных.
В 1852 г. я окончил курс, вышел из кадетского корпуса хорунжим (офицером) и поступил в 7-й казачий полк, который был расположен по Иртышу от устья Бухтармы до Семипалатинска. Полк состоял из станиц и поселков.
Чокан должен был оставаться в корпусе еще на год.
Спустя пять лет службы в Семипалатинске, Верном и опять в Семипалатинске, я, наконец, был переведен в Омск, в войсковое управление, стал работать в архиве.
Этот город отличался от предыдущих станций моей жизни, как столица от захолустья, - тут были книги и люди. В Верном, правда, был один умный и интеллигентный человек, полковник Перемышльский, наш начальник (он окончил курс в Московском университете), был либерален, но держал себя далеко от офицеров. Остальные и в Верном, и в Семипалатинске представляли собой отрицательные фигуры, и я все годы жизни в этих местах не имел случая встретить идейного человека. Там я знакомился с жизнью, приглядывался к народной массе и до Омска никаких «сибирских» дум в моем уме не формировалось.
В Омске был казачий кружок, в который входили мои старые товарищи Пирожков и Чукреев; к ним присоединился только что вышедший из корпуса Усов и мой старый и лучший друг Чокан Валиханов, который служил адъютантом при генерал-губернаторе. Встреча с Чоканом в Омске была для меня величайшей радостью. Кружок этот был проникнут самым патриотическим духом - все хотели служить в той или другой форме Сибири.
Это было время тотчас после окончания Севастопольской кампании. В воздухе веяло «новым духом»; журналы - «Современник», либеральный тогда «Русский вестник» и «Отечественные записки» - заговорили смелее, запрещение писать о крепостном праве было снято, разоблачения злоупотреблений сыпались как из рога изобилия. Мы с жадностью читали эти журналы, и каждая новая книжка производила чуть ли не переворот в наших взглядах.
В это время мне попались две статьи, которые произвели на меня сильное впечатление: статья Березина в «Отечественных записках» о колониях и статья Пейзина о ссылке и ссыльных колониях в «Современнике». Эти статьи взволновали мои местные инстинкты. Из статьи Березина я узнал, что колонии бывают торговые и земледельческие и что история последних обыкновенно оканчивается отделением от метрополии. Сибирь - колония земледельческая, и у меня впервые зародилась мысль, что и она должна разделить судьбу ей подобных, т. е. отделиться от метрополии. Из статьи Пейзина я узнал о протестах западноевропейских штрафных колоний против ссылки в них преступников из метрополии и стал думать о подобном же протесте со стороны Сибири - тоже штрафной колонии.
Так постепенно выяснялись для меня задачи деятельности сибирского публициста.
В это же время Чокан познакомил меня с петрашевцем Дуровым, под влиянием которого я резко изменил свои политические взгляды.
До этой встречи я благоговел перед императором Николаем I, в котором видел второго Петра Великого, поборника прогресса и европейских идей о политической свободе, а после стал сам петрашевцем по убеждениям.
Перемена политических убеждений, превращение в либерала и сторонника реформ, совершившиеся под влиянием омских знакомств и чтения прогрессивных журналов, видоизменили мои мечты о моей будущей миссии. Мой казачий патриотизм охладел, я превратился в сибирского патриота иной окраски.
За семь лет службы я хорошо познакомился с отрицательными сторонами сибирской администрации: в полку я наблюдал их в лице полкового командира Мессароша, а в Омске в лице генерал-губернатора Гасфорта. В первом случае от крайней жестокости начальства страдало пять тысяч казаков, во втором - миллионное население от злоупотреблений под управлением ослепленного властью генерал-губернатора, страдавшего при этом феноменальным затмением ума. «Искра» - сатирическая газета шестидесятых годов - немало рассказала курьезных анекдотов о Гасфорте под вымышленным именем «Окзенкопф» (в гербе Гасфорта - три бычьих головы).
При Гасфорте в крае царил дикий произвол подчиненных ему властей. Все должности были оценены и продавались за определенные суммы, львиная часть которых доставалась советнику Главного управления Почекунину, приближенному Гасфорта. Взятки брались открыто. Мелкие власти, зная, что им все пройдет безнаказанно, чинили всяческие безобразия. И все это делалось у всех на виду. Вся администрация Омска жила в богатстве, имела хорошие дома, комфорт, а низы страдали.
Я все это осознал и так определил задачи молодого сибиряка, охваченного идеями о свободе, науке, прогрессе и просвещении: он должен непременно получить высшее образование, набраться в университете тех же знаний, какими владеют эти незаконные цари сибирской жизни, а потом вернуться в Омск, вступить в борьбу с ними и победить их тем же оружием, каким они вооружены. Дальше этого я пока не шел...
Но как попасть в университет? Мне, казачьему офицеру, лишенному права выхода в отставку, да еще без всяких средств?... И в то же время меня увлекали мечты о путешествиях. Я часто виделся с Чоканом. Он в это время строил уже определенные планы о нашем совместном путешествии. Сначала мы должны были поехать в Петербург и поступить в университет, - он на восточный факультет, я на естественное отделение физико-математического, так как все время с увлечением занимался естествознанием. Во время путешествия он будет заниматься филологией восточных племен, а я буду собирать коллекции растений и животных для Ботанического сада в Петербурге и для Зоологического музея Академии наук. Мы поедем в Среднюю Азию и каким-нибудь образом проникнем, конечно, инкогнито, в загадочные недра Поднебесной империи (Китай тогда не был еще открыт для иностранцев) и достигнем отдаленных берегов озера Кукунор и окружающих его гор - патриархов, о которых он вычитал в «Asie Centrale» Гумбольдта.
Когда Чокан развивал свои заманчивые планы, он говорил с увлечением, пафосом, но его мечты не трогали меня; твердая уверенность в несбыточности совместного путешествия с ним обсекала мое воображение. Я заставлял себя мириться с мыслью, что буду собирать коллекции для Ботанического сада и для Зоологического музея Академии наук только в том районе, в пределах которого совершаются походы и разъезды казаков Сибирского войска.
В то время по Сибири путешествовал П. П. Семенов. В Верном, который тогда назывался Алматинской станицей, при подошве Небесных гор, он узнал о моем существовании, узнал, что я, живя в этой станице, собирал растения, издавал рукописный журнал, выписывал журнал Географического общества и вообще занимался наукой. Все это его заинтересовало.
В Верном же он познакомился с Чоканом Валихановым и от него узнал, что мы друзья. Приехав в Омск, он отыскал Чокана и вместе с ним приехал ко мне, пожелав со мной познакомиться.
У меня он внимательно пересмотрел мой гербарий, заинтересовался моими работами в омских архивах и много расспрашивал о моих дальнейших работах. В конце концов, он стал убеждать меня непременно поехать в Петербург, в университет.
- Здесь, - говорил он, - вы затеряетесь без духовной поддержки. Семенов знал, что я, как казак, не имею права располагать своей судьбой, и придумал такой план: через своего дядю, Я. И. Ростовцева, начальника всех военных учебных заведений, он устроит меня адъютантом начальника всех казачьих войск, и так как служба будет легкая, смогу посещать университет.
После этой беседы мое настроение круто изменилось. Меня не только оставило равнодушие к мечтам Чокана о столице Средней Азии, но мысль об этих перспективах стала просто опьянять.
П. П. Семенов уехал в Петербург, я остался в Омске и стал ждать. Но шел месяц за месяцем, а известий от Семенова не было.
Я пришел к убеждению, что забыт. Но я уже не мог вернуться к тому состоянию, когда мечты Чокана оставляли меня равнодушным, и стал изыскивать средства для выхода в отставку.
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений. т. 4. – Алма-Ата: Наука, 1968. – С. 644-647.
Спасибо сказали: Patriot, bgleo, svekolnik, Нечай
- GalinaPavlodar
- Не в сети
Меньше
Больше
- Сообщений: 499
- Репутация: 27
- Спасибо получено: 1624
17 нояб 2014 10:37 #24980
от GalinaPavlodar
В доме Эллизена Гриша провел три года. Позже, вспоминая это время, он говорил, что своей любовью к науке и литературе он обязан влиянию жены Эллизена, которую считал своей духовной матерью. В 1846 г., когда семья Эллизена уехала в Петербург, чтобы поместить старшую дочь в Смольный институт, где воспитывались дочери высших офицеров и знати, отец свез Гришу в Омск, где отдал его в войсковое казачье училище, преобразованное потом в Сибирский кадетский корпус.
В этом училище порядок жизни был таков. Утром детей будили до рассвета. Накинув серые шинели, они строились во фронт и пели утреннюю молитву; затем их вели через двор в столовую, где они получали по куску серой булки. Каждая круглая булка была разрезана на четыре части крест-накрест; служитель, несший десяток таких булок я левой руке в виде колонны, поднимавшейся до его лба, бежал вдоль столов, за которыми сидели мальчики, и правой рукой разбрасывал куски по столам. Мальчики подхватывали булки, разрывали их на четыре части и ели. Четвертушка серой булки и составляла весь завтрак, после которого дети шли в классы, где занимались три часа с одним перерывом. Потом обедали. На обед ежедневно были одни и те же два блюда - щи из кислой капусты и каша с маслом. То и другое подавали в оловянных мисках. После обеда еще три часа шли занятия. День кончался ужином из каши с маслом и кружки кваса.
При преобразовании училища в кадетский корпус воспитанников разделили на две части: роту и эскадрон. В роту были выделены дети чиновников и пехотных офицеров, в эскадрон - казачьи дети; первых было около 200, последних - 50. Деление это было проведено и в классах, и в спальнях, только обедали в общей столовой. Роту поместили в бельэтаже, эскадрон - в нижнем этаже. Ротные получили двубортные сюртуки с металлическими пуговицами, каски с белыми султанами и ранцы; казаки - казакины на крючках, кивера с помпонами, шпоры и шашки. В роту были присланы офицеры из столичных корпусов; им было поручено установить в роте порядки столичных корпусов и уничтожить в ней «казачий дух». Обращение к кадетам стало более мягким, им говорили «вы». В эскадроне остались казачьи офицеры, лучшие из прежнего состава; им было приказано присматриваться к порядкам бельэтажа и переносить их в помещение эскадрона.
Все это усиливало рознь между ротой и эскадроном. Рота чувствовала себя привилегированной частью корпуса, к тому же ротные состояли преимущественно, из дворян. Эскадрон чувствовал себя демократией корпуса. Все казачата помнили детские годы, проведенные на полатях изб, на улицах станиц в играх в бабки, в мячик или в клюшки на льду реки. Рота состояла из уроженцев разных губерний, многие до корпуса жили за Уралом. Эскадрон состоял исключительно из уроженцев казачьих станиц Горькой и Иртышской линий. Бельэтаж чувствовал себя «Европой», нижний этаж - «Азией». В первом учили танцам и немецкому языку, казачат в те же часы - верховой езде и татарскому языку. Если в корпус отдавали казахских мальчиков, они попадали к казакам (т. е. в эскадрон).
Эскадронные кадеты представляли более дружную, сплоченную семью, чем ротные. Их было гораздо меньше, их состав был однороднее.
Обособленность ротных и эскадронных кадетов сказалась на их играх. Во время перемен их выпускали во двор, где они играли в городки, лапту, завари-кашу и другие игры. Играли также в войну русских с казахами, причем роль казахов доставалась, конечно, казачатам. Противники ходили друг на друга, стена на стену, хватали пленных и уводили в укромное место, где держали под стражей до конца игры.
Учебную часть после реформы в корпусе организовал офицер Ждан-Пушкин. Русский язык, историю литературы, географию, всеобщую историю преподавали хорошие учителя. Из учителей войскового училища были оставлены лучшие: Старков, преподававший географию, Костылецкий - русский язык, теорию словесности и историю литературы и Кучковский - геометрию. Уроки последнего отличались изящным и ясным изложением, и даже тупицы усваивали предмет хорошо. Костылецкий познакомил кадетов с сочинениями Пушкина, Лермонтова и Гоголя; свой курс русской литературы он составил по критическим статьям Белинского, но имени последнего ни разу перед учениками не произнес. Этим он спасал свой курс от запрета со стороны учебного начальства, так как Белинский в годы царствования Николая I считался в официальных кругах вредным писателем.
В конце учения Ждан-Пушкин предложил учителю Старкову читать эскадронным кадетам более подробно географию Казахской степи. Он знал, что казачьим офицерам предстояло ходить с отрядами в степь, нести там кордонную (пограничную) службу и участвовать в военных экспедициях, доходивших на юге до границы Кокандского ханства. Старков выполнил распоряжение Ждан-Пушкина; и кадеты эскадрона вышли из корпуса с такими сведениями о Казахской степи, каких не имели ни о какой другой стране.
Для усовершенствования кадетов во фронтовой службе были присланы офицеры из столицы; среди них выделялся Музеус, образцовый фронтовик. Он задавал тон и остальным учителям.
Кадеты, родители или родственники которых жили в Омске, на воскресный день отпускались домой; они уходили из корпуса в субботу вечером и возвращались в воскресенье вечером. Этим создавалось общение кадетов с городским обществом. Главным образом в связи с этими воскресными отпусками проникали в среду ротных кадетов новости и новые книги. Через ротных кадетов в корпус проникли сочинения Сю, Александра Дюма и Диккенса. Но социалистические идеи в корпус не проникали. Даже о восстании декабристов и развернувшемся в стране движении за отмену крепостного права кадеты, судя по воспоминаниям Потанина, не имели представления.
Среди кадетов-казачат выделялся Чокан Валиханов. Это был казах, сын султана. На него смотрели как на будущего путешественника в Туркестан или Китай. Он был очень талантлив и много рассказывал о казахском быте. Его рассказы так увлекли Гришу, что он начал их записывать, и вскоре из рассказов составилась толстая тетрадь. Этим он положил начало своим этнографическим записям, которыми так много занимался во время путешествий. Чокан в это время еще плохо говорил по-русски и сам не мог записывать, но он хорошо рисовал и иллюстрировал тетрадь Гриши изображениями казахского оружия, охотничьих снарядов, утвари и пр.
К концу пребывания в корпусе Чокан начал серьезно готовиться к своей будущей миссии, о которой говорили ему учителя; он читал описания путешествий по Казахской степи и Туркестану, изучал историю Востока. Ему доставляли для чтения интересные книги по Востоку, и он делился ими с Гришей. Оба мальчика прочитали описание путешествия Палласа в русском переводе, и Гриша увлекся им. Со страниц этой книги на него пахнуло ароматом полыни и степных цветов уральских степей; ему казалось, что он слышит крики летающих над рекой Яиком чаек, уток и гусей. Его мечта о путешествиях приняла новую форму. Книга Палласа приблизила мечты к той стране, в которой должна была проходить жизнь и служба Гриши.
Дружба с Чоканом осталась у Гриши на всю жизнь. Валиханов сделался видным путешественником, первым казахским ученым. Он умер молодым, тридцати лет, от чахотки. Через тридцать лет после смерти Чокана Потанин посетил его родину и его родных и описал эту поездку в очерке «В юрте последнего киргизского царевича».
Повести Гоголя, которые превосходно читал в отрывках кадетам-казачатам учитель Костылецкий, особенно «Тарас Бульба», будили в них демократические настроения.
В последний год учения, когда кадеты слушали фортификацию, их заставляли летом, в лагере, строить окопы. Эскадронные работали отдельно от ротных, на особом участке и, соревнуясь с ними, выполняли работу дружнее и быстрее, чем ротные. От этих занятий у Потанина остались в памяти фортификационные термины, которые затем он применял при описании ландшафтов в своих путешествиях.
Хотя корпус был закрытым учебным заведением, но сношения с внешним миром у кадетов были. Поэтому на них все же сказалось влияние передовой части русской интеллигенции. К тому же до них докатились отголоски революционных событий 1848 года. Постепенно у некоторых кадетов стал оформляться горячий протест против вопиющего факта пребывания в крепостной кабале русского крестьянства и против национальной политики русского царизма, обрекавшей на вымирание местные национальности, именовавшиеся «инородцами». Еще в корпусе Гриша задумывался над тем, что огромные табуны и стада деда Ильи не были им нажиты честным трудом или куплены на скудное офицерское жалованье, а были им приобретены посредством хищнической торговли с казахами, что все хозяйство деда Ильи держалось на эксплуатации труда разоренных пастухов - казахских бедняков. Почти у каждого казака во дворе стояла юрта семьи джатаков - казахов, не имевших собственного скота. Эти бедняки за право додаивать выдоенных коров и другие подачки выполняли в хозяйстве казака разные работы: пасли скот, рубили дрова, носили воду из реки, ездили в лес за дровами, словом, играли роль дворовых крепостных.
Окончив кадетский корпус, Г. Н. Потанин работал в Семиреченском крае. В Копале он встретил двух своих товарищей по корпусу. Здесь вместе с ними Потанин усердно читал «Современник».
Впервые он прочитал в этом журнале «Записки охотника» и «Асю» Тургенева, «Детство и отрочество» Толстого. Статья Кавелина в «Современнике» укрепила в нем любовь к этнографии, которая пробудилась в нем еще во время записи рассказов Чокана о киргизском быте и поддерживалась наблюдениями во время похода на р. Алма-Ата...
В 1857 г. Г. Н. Потанин возвратился из степи. В Омске он застал своего друга, Чокана Валиханова, и других товарищей по корпусу. Чокан служил в штабе генерал-губернатора, вращался в высших кругах общества, жил богато; он был, как мы уже упоминали, сын киргизского султана и даже внук последнего киргизского хана. По демократическим наклонностям Потанина ему более подходили другие товарищи по корпусу - простые казачьи офицеры, жившие очень скромно. Они нашли ему комнату у казака, в казачьем форштадте. Комната была обставлена хозяйскими сундуками, покрытыми тюменскими полозами (коврами без ворса). Кровать, стол и два-три стула дополняли обстановку. За комнату и стол, а последний состоял из чая с хлебом в виде сибирских шанег, Потанин платил 3 рубля в месяц.
Скучную работу по проверке шнуровых книг Г. Н. Потанин разнообразил, делая по поручению Чокана выписки из материалов областного архива. Чокан не имел ни времени, ни склонности к этой кропотливой работе. В архиве, акты которого начинались с половины XVII века, было много интересных сведений о сношениях русских с главами киргизских родов и князьями соседнего Джунгарского ханства до последних дней его существования, а также о торговле Сибири с городами Туркестана. Выписки Потанин передавал Чокану.
Среди приятелей Потанина выделялся офицер Копейкин, бывший топограф, выполнивший съемку огромного Васюганского болота между Иртышом и Обью и так картинно рассказывавший о природе этой страны, что Григорий Николаевич составил из его рассказов статью, напечатанную в «Тобольских губернских ведомостях».
В Омске изменились политические взгляды Потанина. Хотя и до своего приезда в Омск он знал о развивавшемся в стране движении за отмену крепостного права, но еще не имел вполне ясного представления о силе этого движения и не знал о жестокостях, с которыми правительство царя подавляло бунты крестьян, требовавших своего освобождения. Да и о самих ужасах крепостничества он еще не имел вполне ясного представления. Ведь в Сибири крепостного сословия не было, не было в сибирских казачьих станицах и сосланных крепостных крестьян, от которых он мог бы услышать подробные рассказы об этих ужасах.
Тем сильнее он был потрясен, когда, приехав в Омск, он узнал как от друзей, так и из журналов, которые после смерти царя Николая стали подвергаться менее жестокой цензуре, горькую правду о гнете помещичьего землевладения, о том, что царь и его правительство сами являются помещиками-крепостниками и защищают интересы помещиков против крестьян, подавляя огнем и мечом бунты последних.
Потанин понял, что в свое время он не сумел оценить полностью обличительного характера «Записок охотника» Тургенева. Стремясь расширить политический кругозор Потанина, Чокан познакомил его с сочинениями Гейне - «барабанщика революции 1848 года». Чокан познакомил его также с петрашевцем Дуровым, отбывавшим в Омске ссылку.
До знакомства с Дуровым Потанин преклонялся перед царем Николаем и в бытность свою в Антоньевском даже заплакал, узнав о его смерти. Чокан, который раньше пытался пробудить в нем отрицательное отношение к Николаю и критическое отношение к царизму вообще, не имел в этом успеха. Свидание с Дуровым в один вечер сделало то, чего раньше так долго не мог добиться Чокан. Дуров рассказал Потанину о судьбе своего товарища Григорьева, который в числе пяти петрашевцев был приговорен к расстрелу. Когда Григорьев стоял с завязанными плазами перед взводом солдат, повязка с его глаз упала, и он увидел, что солдаты, добрые должны были дать по нему залп, взяты из его роты что командует ими фельдфебель, которого Григорьев очень любил. Это так подействовало на Григорьева, что он тут же сошел с ума. Приговор не был приведен в исполнение. В числе других участников процесса петрашевцев сошедший с ума Григорьев был отправлен в Сибирь на каторгу. После отбытия ее, когда им разрешили вернуться в Россию, Григорьев прожил некоторое время у Дурова в Омске. Он был помешан на мысли о мести Николаю. Григорьев брал в руки какое-нибудь острое оружие, упирал его в стену, сверлил ее и воображал, что сверлит сердце Николая.
Все, что Дуров рассказал о Николае, опрокинуло представление Григория Николаевича об этом царе. Он увидел в Дурове патриота, всем существом протестовавшего против николаевского режима и тяжело пострадавшего за это. Переменились взгляды Потанина не только на Николая, но и на монархизм вообще.
Чокан, беседуя с Потаниным, часто говорил, что они должны поехать в Петербург и поступить в университет, чтобы подготовиться к путешествиям. Он хотел поступить на восточный факультет и потом проникнуть в Китай, который был еще закрыт для европейцев, чтобы заняться изучением восточных языков. Он мечтал добраться до берегов озера Кукунор и окружающих его гор, о которых читал в сочинениях Гумбольдта. Григорию Николаевичу он советовал поступить на естественноисторическое отделение и в Путешествиях собирать коллекции для Ботанического сада и Зоологического музея Академии наук.
Но планы Чокана не трогали Григория Николаевича, они казались ему несбыточными. Он был казачий офицер, а казаки были крепостные государства. Все были обязаны служить длинный срок. Казачий офицер должен был служить двадцать пять лет бессменно, получая скудное жалованье, и только в своем войске. Пехотный офицер, вышедший из того же корпуса, получал 250 рублей в год, квартирные, фуражные и прочие, а казачий - 72 рубля в год без всяких прибавок; по окончании же службы он не получал никакой пенсии. Кроме того, казачья служба развращала. Главная служба казаков заключалась в помощи полиции. К этому приводила и безвыходность положения. Армейский офицер в случае конфликта с начальством мог подать в отставку, а казачий не имел этого права; он должен был мириться с любым произволом и притеснением. Поэтому только немногие казачьи офицеры сохраняли на службе хотя бы видимость некоторой самостоятельности, остальные привыкли к мысли о своем бесправии и превращались в трусливых холопов своего начальства. Несбыточность путешествия с Чоканом приводила Григория Николаевича в уныние; ему было трудно мириться с мыслью, что он будет всю жизнь собирать коллекции только на местах своей службы в Сибирском казачьем войске.
В это время через Омск проезжал географ П. П. Семенов, возвращавшийся из экспедиции в Тянь-Шань, совершенной им по поручению Географического общества. Еще в Заилийском крае при встрече с Чоканом он узнал от него о Потанине, молодом казачьем офицере, собирающем гербарии, на свое скудное жалование выписывающем журнал Географического общества. Чокан и этот офицер заинтересовали П. П. Семенова, и при проезде через Омск он отыскал Чокана и вместе с ним приехал к Потанину, сидевшему за выписками из архивных документов. Семенов заинтересовался выписками, касавшимися истории сношений со Средней Азией, пересмотрел гербарий, собранный Потаниным в долине Чарыша, и удивил последнего тем, что почти каждому растению давал латинское название. Он уговаривал Григория Николаевича ехать в Петербург, в университет, и обещал дать рекомендательное письмо к своему дяде, большому сановнику, который собирался приехать в Омск на ревизию учебной части корпуса. Он думал, что дядя сможет устроить перевод Потанина в столицу, не нарушая закона о казаках...
Однако сановный дядя П. П. Семенова не приехал в Омск, и Григорий Николаевич, уже привыкший к мысли о поступлении в университет, стал искать другого способа освободиться от своего крепостного состояния. Друзья помогли ему в этом. Он подал прошение об отставке по болезни, которую удостоверил добродушный старый врач казачьего войска. Генерал-губернатор согласился на отставку с условием, что Потанин не поступит в будущем на государственную службу. Григорий Николаевич обещал это и был освобожден.
Потанин начал уже подумывать о путешествии в Петербург пешком, вспомнив Ломоносова. Но помог ему Бакунин, который через своих знакомых добыл Григорию Николаевичу разрешение ехать с караваном золота.
Караваны отправлялись из Барнаула...
Ехали быстро, днем и ночью... Так ехали до Казани, где пришлось разделить караван на три партии, чтобы брать уже почтовых лошадей. От Казани до Москвы дорога была грязная и избитая, возок нырял из ухаба в ухаб, и Потанин страдал от морской болезни. От Москвы ехали по железной дороге.
В Петербурге Потанин осенью 1859 г. устроился быстро. Бакунин дал ему письмо к своей двоюродной сестре, которая ввела его к профессору Кавелину, а последний познакомил с несколькими студентами, которые помогли Григорию Николаевичу найти квартиру...
Потанин поступил в университет на естественное отделение физико-математического факультета и особенно интересовался лекциями по ботанике. В Петербурге он встретил еще несколько сибиряков - студентов и художников, образовавших кружок, первое сибирское землячество. Заработок Григория Николаевича был небольшой, и жил он очень скромно, сберегая деньги на покупку книг.
...Потанину не удалось окончить университет. На третий год его учения в университете начались студенческие волнения; весной 1862 г. занятия были прерваны, и университет закрыт на неопределенное время. Приходилось думать о возвращении на родину.
В годы учения в университете Григорий Николаевич все время колебался при решении вопроса, кем ему сделаться - натуралистом или публицистом. Он прочитал по-французски книгу Гумбольдта «Центральная Азия». Воображение рисовало ему описанные в книге, по данным китайских путешественников, озеро Кукунор в глубине Азии и окружающие его снежные пики, которые местные жители называли патриархами. На берега Кукунора еще не ступала нога европейского путешественника. Книги Гумбольдта, посвященные описанию этой местности, были проникнуты такой жаждой раскрыть тайны этой неизвестной страны, что читатель невольно загорался желанием увидеть берега Кукунopa и пики окружавших его снежных вершин.
В той же книге внимание Потанина привлекла еще одна гopa в Тянь-Шане, которую, по китайским источникам, Гумбольдт считал действующим вулканом. Григорию Николаевичу хотелось посетить берега Кукунора и разрешить вопрос о вулкане.
Но, с другой стороны, разговоры и споры со студентами сибиряками о вопиющих непорядках в управлении Сибирью и личное знакомство с положением дел в генерал-губернаторстве Гасфорта и бесправием казачьего сословия побуждали Потанина к другой деятельности.
Время было исключительное, новые идеи волновали общество. В университете кафедру русской истории занимал украинец-федералист Костомаров, в газете «Век» сибиряк Щапов также проводил федералистские идеи. Потанина и его друзей занимал вопрос, является ли Сибирь провинцией Российского государства или же его колонией, подобно тому как Австралия, Индия, Канада и т. д. являются колониями Британской империи. Они приходили к выводу, что Сибирь не только колония, но штрафная колония Российской империи, место ссылки преступников и извлечения богатств в виде золота, серебра, денег за снабжение Сибири мануфактурой и другими товарами.
Ссылка уголовных неблагоприятно отражалась на культурном росте коренного населения. Экономическая отсталость Сибири поддерживалась конкуренцией дешевых товаров метрополии. Отсутствие своего университета отрывало молодежь от родины, мешало формированию сибирской интеллигенции, которая могла бы сыграть большую роль в промышленном и культурном росте Сибири, Бесправное положение «инородцев», о котором студенты сибиряки знали как из личных наблюдений, так и из рассказов казаха Чокана и бурята Пирожкова, также приехавших учиться в Петербург, тоже до крайней степени препятствовало развитию производительных сил Сибири.
Одновременно с Григорием Николаевичем собирались ехать назад в Сибирь его друг Ф. Н. Усов, казачий офицер, слушавший лекции в Военной академии, писатели Шашков, Наумов и Ядринцев. Они ехали окрыленные надеждами, горя нетерпением поскорее начать на родине культурную работу. Они мечтали, что будут устраивать публичные библиотеки, читать публичные лекции, собирать пожертвования для помощи сибирякам, учащимся в столицах, совершать ученые поездки по родине, собирать коллекции для музеев и писать в местных газетах о нуждах Сибири.
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений. т. 4. – Алма-Ата: Наука, 1968. – С. 627-636.
Акад. В. А. ОБРУЧЕВ
[/b]
ДРУЖБА ЮНЫХ МЕЧТАТЕЛЕЙ
[/b]В доме Эллизена Гриша провел три года. Позже, вспоминая это время, он говорил, что своей любовью к науке и литературе он обязан влиянию жены Эллизена, которую считал своей духовной матерью. В 1846 г., когда семья Эллизена уехала в Петербург, чтобы поместить старшую дочь в Смольный институт, где воспитывались дочери высших офицеров и знати, отец свез Гришу в Омск, где отдал его в войсковое казачье училище, преобразованное потом в Сибирский кадетский корпус.
В этом училище порядок жизни был таков. Утром детей будили до рассвета. Накинув серые шинели, они строились во фронт и пели утреннюю молитву; затем их вели через двор в столовую, где они получали по куску серой булки. Каждая круглая булка была разрезана на четыре части крест-накрест; служитель, несший десяток таких булок я левой руке в виде колонны, поднимавшейся до его лба, бежал вдоль столов, за которыми сидели мальчики, и правой рукой разбрасывал куски по столам. Мальчики подхватывали булки, разрывали их на четыре части и ели. Четвертушка серой булки и составляла весь завтрак, после которого дети шли в классы, где занимались три часа с одним перерывом. Потом обедали. На обед ежедневно были одни и те же два блюда - щи из кислой капусты и каша с маслом. То и другое подавали в оловянных мисках. После обеда еще три часа шли занятия. День кончался ужином из каши с маслом и кружки кваса.
При преобразовании училища в кадетский корпус воспитанников разделили на две части: роту и эскадрон. В роту были выделены дети чиновников и пехотных офицеров, в эскадрон - казачьи дети; первых было около 200, последних - 50. Деление это было проведено и в классах, и в спальнях, только обедали в общей столовой. Роту поместили в бельэтаже, эскадрон - в нижнем этаже. Ротные получили двубортные сюртуки с металлическими пуговицами, каски с белыми султанами и ранцы; казаки - казакины на крючках, кивера с помпонами, шпоры и шашки. В роту были присланы офицеры из столичных корпусов; им было поручено установить в роте порядки столичных корпусов и уничтожить в ней «казачий дух». Обращение к кадетам стало более мягким, им говорили «вы». В эскадроне остались казачьи офицеры, лучшие из прежнего состава; им было приказано присматриваться к порядкам бельэтажа и переносить их в помещение эскадрона.
Все это усиливало рознь между ротой и эскадроном. Рота чувствовала себя привилегированной частью корпуса, к тому же ротные состояли преимущественно, из дворян. Эскадрон чувствовал себя демократией корпуса. Все казачата помнили детские годы, проведенные на полатях изб, на улицах станиц в играх в бабки, в мячик или в клюшки на льду реки. Рота состояла из уроженцев разных губерний, многие до корпуса жили за Уралом. Эскадрон состоял исключительно из уроженцев казачьих станиц Горькой и Иртышской линий. Бельэтаж чувствовал себя «Европой», нижний этаж - «Азией». В первом учили танцам и немецкому языку, казачат в те же часы - верховой езде и татарскому языку. Если в корпус отдавали казахских мальчиков, они попадали к казакам (т. е. в эскадрон).
Эскадронные кадеты представляли более дружную, сплоченную семью, чем ротные. Их было гораздо меньше, их состав был однороднее.
Обособленность ротных и эскадронных кадетов сказалась на их играх. Во время перемен их выпускали во двор, где они играли в городки, лапту, завари-кашу и другие игры. Играли также в войну русских с казахами, причем роль казахов доставалась, конечно, казачатам. Противники ходили друг на друга, стена на стену, хватали пленных и уводили в укромное место, где держали под стражей до конца игры.
Учебную часть после реформы в корпусе организовал офицер Ждан-Пушкин. Русский язык, историю литературы, географию, всеобщую историю преподавали хорошие учителя. Из учителей войскового училища были оставлены лучшие: Старков, преподававший географию, Костылецкий - русский язык, теорию словесности и историю литературы и Кучковский - геометрию. Уроки последнего отличались изящным и ясным изложением, и даже тупицы усваивали предмет хорошо. Костылецкий познакомил кадетов с сочинениями Пушкина, Лермонтова и Гоголя; свой курс русской литературы он составил по критическим статьям Белинского, но имени последнего ни разу перед учениками не произнес. Этим он спасал свой курс от запрета со стороны учебного начальства, так как Белинский в годы царствования Николая I считался в официальных кругах вредным писателем.
В конце учения Ждан-Пушкин предложил учителю Старкову читать эскадронным кадетам более подробно географию Казахской степи. Он знал, что казачьим офицерам предстояло ходить с отрядами в степь, нести там кордонную (пограничную) службу и участвовать в военных экспедициях, доходивших на юге до границы Кокандского ханства. Старков выполнил распоряжение Ждан-Пушкина; и кадеты эскадрона вышли из корпуса с такими сведениями о Казахской степи, каких не имели ни о какой другой стране.
Для усовершенствования кадетов во фронтовой службе были присланы офицеры из столицы; среди них выделялся Музеус, образцовый фронтовик. Он задавал тон и остальным учителям.
Кадеты, родители или родственники которых жили в Омске, на воскресный день отпускались домой; они уходили из корпуса в субботу вечером и возвращались в воскресенье вечером. Этим создавалось общение кадетов с городским обществом. Главным образом в связи с этими воскресными отпусками проникали в среду ротных кадетов новости и новые книги. Через ротных кадетов в корпус проникли сочинения Сю, Александра Дюма и Диккенса. Но социалистические идеи в корпус не проникали. Даже о восстании декабристов и развернувшемся в стране движении за отмену крепостного права кадеты, судя по воспоминаниям Потанина, не имели представления.
Среди кадетов-казачат выделялся Чокан Валиханов. Это был казах, сын султана. На него смотрели как на будущего путешественника в Туркестан или Китай. Он был очень талантлив и много рассказывал о казахском быте. Его рассказы так увлекли Гришу, что он начал их записывать, и вскоре из рассказов составилась толстая тетрадь. Этим он положил начало своим этнографическим записям, которыми так много занимался во время путешествий. Чокан в это время еще плохо говорил по-русски и сам не мог записывать, но он хорошо рисовал и иллюстрировал тетрадь Гриши изображениями казахского оружия, охотничьих снарядов, утвари и пр.
К концу пребывания в корпусе Чокан начал серьезно готовиться к своей будущей миссии, о которой говорили ему учителя; он читал описания путешествий по Казахской степи и Туркестану, изучал историю Востока. Ему доставляли для чтения интересные книги по Востоку, и он делился ими с Гришей. Оба мальчика прочитали описание путешествия Палласа в русском переводе, и Гриша увлекся им. Со страниц этой книги на него пахнуло ароматом полыни и степных цветов уральских степей; ему казалось, что он слышит крики летающих над рекой Яиком чаек, уток и гусей. Его мечта о путешествиях приняла новую форму. Книга Палласа приблизила мечты к той стране, в которой должна была проходить жизнь и служба Гриши.
Дружба с Чоканом осталась у Гриши на всю жизнь. Валиханов сделался видным путешественником, первым казахским ученым. Он умер молодым, тридцати лет, от чахотки. Через тридцать лет после смерти Чокана Потанин посетил его родину и его родных и описал эту поездку в очерке «В юрте последнего киргизского царевича».
Повести Гоголя, которые превосходно читал в отрывках кадетам-казачатам учитель Костылецкий, особенно «Тарас Бульба», будили в них демократические настроения.
В последний год учения, когда кадеты слушали фортификацию, их заставляли летом, в лагере, строить окопы. Эскадронные работали отдельно от ротных, на особом участке и, соревнуясь с ними, выполняли работу дружнее и быстрее, чем ротные. От этих занятий у Потанина остались в памяти фортификационные термины, которые затем он применял при описании ландшафтов в своих путешествиях.
Хотя корпус был закрытым учебным заведением, но сношения с внешним миром у кадетов были. Поэтому на них все же сказалось влияние передовой части русской интеллигенции. К тому же до них докатились отголоски революционных событий 1848 года. Постепенно у некоторых кадетов стал оформляться горячий протест против вопиющего факта пребывания в крепостной кабале русского крестьянства и против национальной политики русского царизма, обрекавшей на вымирание местные национальности, именовавшиеся «инородцами». Еще в корпусе Гриша задумывался над тем, что огромные табуны и стада деда Ильи не были им нажиты честным трудом или куплены на скудное офицерское жалованье, а были им приобретены посредством хищнической торговли с казахами, что все хозяйство деда Ильи держалось на эксплуатации труда разоренных пастухов - казахских бедняков. Почти у каждого казака во дворе стояла юрта семьи джатаков - казахов, не имевших собственного скота. Эти бедняки за право додаивать выдоенных коров и другие подачки выполняли в хозяйстве казака разные работы: пасли скот, рубили дрова, носили воду из реки, ездили в лес за дровами, словом, играли роль дворовых крепостных.
Окончив кадетский корпус, Г. Н. Потанин работал в Семиреченском крае. В Копале он встретил двух своих товарищей по корпусу. Здесь вместе с ними Потанин усердно читал «Современник».
Впервые он прочитал в этом журнале «Записки охотника» и «Асю» Тургенева, «Детство и отрочество» Толстого. Статья Кавелина в «Современнике» укрепила в нем любовь к этнографии, которая пробудилась в нем еще во время записи рассказов Чокана о киргизском быте и поддерживалась наблюдениями во время похода на р. Алма-Ата...
В 1857 г. Г. Н. Потанин возвратился из степи. В Омске он застал своего друга, Чокана Валиханова, и других товарищей по корпусу. Чокан служил в штабе генерал-губернатора, вращался в высших кругах общества, жил богато; он был, как мы уже упоминали, сын киргизского султана и даже внук последнего киргизского хана. По демократическим наклонностям Потанина ему более подходили другие товарищи по корпусу - простые казачьи офицеры, жившие очень скромно. Они нашли ему комнату у казака, в казачьем форштадте. Комната была обставлена хозяйскими сундуками, покрытыми тюменскими полозами (коврами без ворса). Кровать, стол и два-три стула дополняли обстановку. За комнату и стол, а последний состоял из чая с хлебом в виде сибирских шанег, Потанин платил 3 рубля в месяц.
Скучную работу по проверке шнуровых книг Г. Н. Потанин разнообразил, делая по поручению Чокана выписки из материалов областного архива. Чокан не имел ни времени, ни склонности к этой кропотливой работе. В архиве, акты которого начинались с половины XVII века, было много интересных сведений о сношениях русских с главами киргизских родов и князьями соседнего Джунгарского ханства до последних дней его существования, а также о торговле Сибири с городами Туркестана. Выписки Потанин передавал Чокану.
Среди приятелей Потанина выделялся офицер Копейкин, бывший топограф, выполнивший съемку огромного Васюганского болота между Иртышом и Обью и так картинно рассказывавший о природе этой страны, что Григорий Николаевич составил из его рассказов статью, напечатанную в «Тобольских губернских ведомостях».
В Омске изменились политические взгляды Потанина. Хотя и до своего приезда в Омск он знал о развивавшемся в стране движении за отмену крепостного права, но еще не имел вполне ясного представления о силе этого движения и не знал о жестокостях, с которыми правительство царя подавляло бунты крестьян, требовавших своего освобождения. Да и о самих ужасах крепостничества он еще не имел вполне ясного представления. Ведь в Сибири крепостного сословия не было, не было в сибирских казачьих станицах и сосланных крепостных крестьян, от которых он мог бы услышать подробные рассказы об этих ужасах.
Тем сильнее он был потрясен, когда, приехав в Омск, он узнал как от друзей, так и из журналов, которые после смерти царя Николая стали подвергаться менее жестокой цензуре, горькую правду о гнете помещичьего землевладения, о том, что царь и его правительство сами являются помещиками-крепостниками и защищают интересы помещиков против крестьян, подавляя огнем и мечом бунты последних.
Потанин понял, что в свое время он не сумел оценить полностью обличительного характера «Записок охотника» Тургенева. Стремясь расширить политический кругозор Потанина, Чокан познакомил его с сочинениями Гейне - «барабанщика революции 1848 года». Чокан познакомил его также с петрашевцем Дуровым, отбывавшим в Омске ссылку.
До знакомства с Дуровым Потанин преклонялся перед царем Николаем и в бытность свою в Антоньевском даже заплакал, узнав о его смерти. Чокан, который раньше пытался пробудить в нем отрицательное отношение к Николаю и критическое отношение к царизму вообще, не имел в этом успеха. Свидание с Дуровым в один вечер сделало то, чего раньше так долго не мог добиться Чокан. Дуров рассказал Потанину о судьбе своего товарища Григорьева, который в числе пяти петрашевцев был приговорен к расстрелу. Когда Григорьев стоял с завязанными плазами перед взводом солдат, повязка с его глаз упала, и он увидел, что солдаты, добрые должны были дать по нему залп, взяты из его роты что командует ими фельдфебель, которого Григорьев очень любил. Это так подействовало на Григорьева, что он тут же сошел с ума. Приговор не был приведен в исполнение. В числе других участников процесса петрашевцев сошедший с ума Григорьев был отправлен в Сибирь на каторгу. После отбытия ее, когда им разрешили вернуться в Россию, Григорьев прожил некоторое время у Дурова в Омске. Он был помешан на мысли о мести Николаю. Григорьев брал в руки какое-нибудь острое оружие, упирал его в стену, сверлил ее и воображал, что сверлит сердце Николая.
Все, что Дуров рассказал о Николае, опрокинуло представление Григория Николаевича об этом царе. Он увидел в Дурове патриота, всем существом протестовавшего против николаевского режима и тяжело пострадавшего за это. Переменились взгляды Потанина не только на Николая, но и на монархизм вообще.
Чокан, беседуя с Потаниным, часто говорил, что они должны поехать в Петербург и поступить в университет, чтобы подготовиться к путешествиям. Он хотел поступить на восточный факультет и потом проникнуть в Китай, который был еще закрыт для европейцев, чтобы заняться изучением восточных языков. Он мечтал добраться до берегов озера Кукунор и окружающих его гор, о которых читал в сочинениях Гумбольдта. Григорию Николаевичу он советовал поступить на естественноисторическое отделение и в Путешествиях собирать коллекции для Ботанического сада и Зоологического музея Академии наук.
Но планы Чокана не трогали Григория Николаевича, они казались ему несбыточными. Он был казачий офицер, а казаки были крепостные государства. Все были обязаны служить длинный срок. Казачий офицер должен был служить двадцать пять лет бессменно, получая скудное жалованье, и только в своем войске. Пехотный офицер, вышедший из того же корпуса, получал 250 рублей в год, квартирные, фуражные и прочие, а казачий - 72 рубля в год без всяких прибавок; по окончании же службы он не получал никакой пенсии. Кроме того, казачья служба развращала. Главная служба казаков заключалась в помощи полиции. К этому приводила и безвыходность положения. Армейский офицер в случае конфликта с начальством мог подать в отставку, а казачий не имел этого права; он должен был мириться с любым произволом и притеснением. Поэтому только немногие казачьи офицеры сохраняли на службе хотя бы видимость некоторой самостоятельности, остальные привыкли к мысли о своем бесправии и превращались в трусливых холопов своего начальства. Несбыточность путешествия с Чоканом приводила Григория Николаевича в уныние; ему было трудно мириться с мыслью, что он будет всю жизнь собирать коллекции только на местах своей службы в Сибирском казачьем войске.
В это время через Омск проезжал географ П. П. Семенов, возвращавшийся из экспедиции в Тянь-Шань, совершенной им по поручению Географического общества. Еще в Заилийском крае при встрече с Чоканом он узнал от него о Потанине, молодом казачьем офицере, собирающем гербарии, на свое скудное жалование выписывающем журнал Географического общества. Чокан и этот офицер заинтересовали П. П. Семенова, и при проезде через Омск он отыскал Чокана и вместе с ним приехал к Потанину, сидевшему за выписками из архивных документов. Семенов заинтересовался выписками, касавшимися истории сношений со Средней Азией, пересмотрел гербарий, собранный Потаниным в долине Чарыша, и удивил последнего тем, что почти каждому растению давал латинское название. Он уговаривал Григория Николаевича ехать в Петербург, в университет, и обещал дать рекомендательное письмо к своему дяде, большому сановнику, который собирался приехать в Омск на ревизию учебной части корпуса. Он думал, что дядя сможет устроить перевод Потанина в столицу, не нарушая закона о казаках...
Однако сановный дядя П. П. Семенова не приехал в Омск, и Григорий Николаевич, уже привыкший к мысли о поступлении в университет, стал искать другого способа освободиться от своего крепостного состояния. Друзья помогли ему в этом. Он подал прошение об отставке по болезни, которую удостоверил добродушный старый врач казачьего войска. Генерал-губернатор согласился на отставку с условием, что Потанин не поступит в будущем на государственную службу. Григорий Николаевич обещал это и был освобожден.
Потанин начал уже подумывать о путешествии в Петербург пешком, вспомнив Ломоносова. Но помог ему Бакунин, который через своих знакомых добыл Григорию Николаевичу разрешение ехать с караваном золота.
Караваны отправлялись из Барнаула...
Ехали быстро, днем и ночью... Так ехали до Казани, где пришлось разделить караван на три партии, чтобы брать уже почтовых лошадей. От Казани до Москвы дорога была грязная и избитая, возок нырял из ухаба в ухаб, и Потанин страдал от морской болезни. От Москвы ехали по железной дороге.
В Петербурге Потанин осенью 1859 г. устроился быстро. Бакунин дал ему письмо к своей двоюродной сестре, которая ввела его к профессору Кавелину, а последний познакомил с несколькими студентами, которые помогли Григорию Николаевичу найти квартиру...
Потанин поступил в университет на естественное отделение физико-математического факультета и особенно интересовался лекциями по ботанике. В Петербурге он встретил еще несколько сибиряков - студентов и художников, образовавших кружок, первое сибирское землячество. Заработок Григория Николаевича был небольшой, и жил он очень скромно, сберегая деньги на покупку книг.
...Потанину не удалось окончить университет. На третий год его учения в университете начались студенческие волнения; весной 1862 г. занятия были прерваны, и университет закрыт на неопределенное время. Приходилось думать о возвращении на родину.
В годы учения в университете Григорий Николаевич все время колебался при решении вопроса, кем ему сделаться - натуралистом или публицистом. Он прочитал по-французски книгу Гумбольдта «Центральная Азия». Воображение рисовало ему описанные в книге, по данным китайских путешественников, озеро Кукунор в глубине Азии и окружающие его снежные пики, которые местные жители называли патриархами. На берега Кукунора еще не ступала нога европейского путешественника. Книги Гумбольдта, посвященные описанию этой местности, были проникнуты такой жаждой раскрыть тайны этой неизвестной страны, что читатель невольно загорался желанием увидеть берега Кукунopa и пики окружавших его снежных вершин.
В той же книге внимание Потанина привлекла еще одна гopa в Тянь-Шане, которую, по китайским источникам, Гумбольдт считал действующим вулканом. Григорию Николаевичу хотелось посетить берега Кукунора и разрешить вопрос о вулкане.
Но, с другой стороны, разговоры и споры со студентами сибиряками о вопиющих непорядках в управлении Сибирью и личное знакомство с положением дел в генерал-губернаторстве Гасфорта и бесправием казачьего сословия побуждали Потанина к другой деятельности.
Время было исключительное, новые идеи волновали общество. В университете кафедру русской истории занимал украинец-федералист Костомаров, в газете «Век» сибиряк Щапов также проводил федералистские идеи. Потанина и его друзей занимал вопрос, является ли Сибирь провинцией Российского государства или же его колонией, подобно тому как Австралия, Индия, Канада и т. д. являются колониями Британской империи. Они приходили к выводу, что Сибирь не только колония, но штрафная колония Российской империи, место ссылки преступников и извлечения богатств в виде золота, серебра, денег за снабжение Сибири мануфактурой и другими товарами.
Ссылка уголовных неблагоприятно отражалась на культурном росте коренного населения. Экономическая отсталость Сибири поддерживалась конкуренцией дешевых товаров метрополии. Отсутствие своего университета отрывало молодежь от родины, мешало формированию сибирской интеллигенции, которая могла бы сыграть большую роль в промышленном и культурном росте Сибири, Бесправное положение «инородцев», о котором студенты сибиряки знали как из личных наблюдений, так и из рассказов казаха Чокана и бурята Пирожкова, также приехавших учиться в Петербург, тоже до крайней степени препятствовало развитию производительных сил Сибири.
Одновременно с Григорием Николаевичем собирались ехать назад в Сибирь его друг Ф. Н. Усов, казачий офицер, слушавший лекции в Военной академии, писатели Шашков, Наумов и Ядринцев. Они ехали окрыленные надеждами, горя нетерпением поскорее начать на родине культурную работу. Они мечтали, что будут устраивать публичные библиотеки, читать публичные лекции, собирать пожертвования для помощи сибирякам, учащимся в столицах, совершать ученые поездки по родине, собирать коллекции для музеев и писать в местных газетах о нуждах Сибири.
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений. т. 4. – Алма-Ата: Наука, 1968. – С. 627-636.
Спасибо сказали: bgleo, Нечай, Alexandrov_2013
- GalinaPavlodar
- Не в сети
Меньше
Больше
- Сообщений: 499
- Репутация: 27
- Спасибо получено: 1624
17 нояб 2014 10:53 #24981
от GalinaPavlodar
Начало моего знакомства с Григорием Николаевичем Потаниным надо отнести к 1873 г., когда он жил еще на поселении в городе Никольске Вологодской губернии, хотя знакомство это и было в то время пока заочным.
Я тогда только что окончила нижегородскую гимназию и состояла членом небольшого кружка южной молодежи, организатором которого 6ыл К. В. Лаврский. В 1873 г. Лаврский был административно выслан в тот же Никольск и вел оттуда деятельную переписку со своей семьей, жившей в Нижнем Новгороде, и с нашим кружком, в состав которого входили среди других его младшая сестра и А. Ф. Баркова, будущая жена Н. М. Ядринцева. В своих письмах Лаврский много говорил о Г. Н. Потанине, к которому относился с огромным уважением и любовью.
Его обаятельная личность, - писал он, - его чудесная душа «человека не от мира сего» произвела на меня глубокое впечатление, и жить в ссылке вместе с ним - большая отрада».
Такие отзывы о Потанине вызывали у нас желание вступить в переписку с ним, познакомить его с нашим кружком, с нашими знаниями и с теми вопросами, которые нас тогда волновали, - и вот мы послали Григорию Николаевичу письмо от (имени) всего кружка.
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений. т. 4. – Алма-Ата: Наука, 1968. – С. 23-28.
М. СВЕНТИЦКАЯ
[/b]
ВОСПОМИНАНИЯ О Г. Н. ПОТАНИНЕ
[/b]Начало моего знакомства с Григорием Николаевичем Потаниным надо отнести к 1873 г., когда он жил еще на поселении в городе Никольске Вологодской губернии, хотя знакомство это и было в то время пока заочным.
Я тогда только что окончила нижегородскую гимназию и состояла членом небольшого кружка южной молодежи, организатором которого 6ыл К. В. Лаврский. В 1873 г. Лаврский был административно выслан в тот же Никольск и вел оттуда деятельную переписку со своей семьей, жившей в Нижнем Новгороде, и с нашим кружком, в состав которого входили среди других его младшая сестра и А. Ф. Баркова, будущая жена Н. М. Ядринцева. В своих письмах Лаврский много говорил о Г. Н. Потанине, к которому относился с огромным уважением и любовью.
Его обаятельная личность, - писал он, - его чудесная душа «человека не от мира сего» произвела на меня глубокое впечатление, и жить в ссылке вместе с ним - большая отрада».
Такие отзывы о Потанине вызывали у нас желание вступить в переписку с ним, познакомить его с нашим кружком, с нашими знаниями и с теми вопросами, которые нас тогда волновали, - и вот мы послали Григорию Николаевичу письмо от (имени) всего кружка.
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений. т. 4. – Алма-Ата: Наука, 1968. – С. 23-28.
Спасибо сказали: Patriot, bgleo, Нечай
- GalinaPavlodar
- Не в сети
Меньше
Больше
- Сообщений: 499
- Репутация: 27
- Спасибо получено: 1624
25 нояб 2014 13:15 #25138
от GalinaPavlodar
К этому прибавилось еще два обстоятельства. Во-первых, мой отец совершил до семи маршрутов, один раз он доходил до Ташкента и Кокана (описание его поездкц в Кокан было напечатано в свое время в «Военном журнале»). У меня в руках очутились его записные книжки, которые он дополнял интересными рассказами.
Во-вторых, при мне поступил в корпус маленький киргиз, султанский сын Чокан Валиханов, сделавшийся впоследствии моим другом. Это был очень талантливый мальчик. Местное начальство стало смотреть на него как на будущего путешественника. Он очень много рассказывал о киргизском быте; его рассказы так меня увлекали, что я начал их записывать. Вскоре из его рассказов составилась у меня толстая тетрадь. Чокан в это время еще плохо говорил по-русски и сам записывать не мог, но он умел рисовать и иллюстрировал мою тетрадь изображением киргизского оружия, охотничьих снарядов, кожаной посуды и т. п. К концу пребывания в корпусе Чокан начал серьезно готовиться к миссии, на которую ему указывали его покровители, читал о путешествиях по Киргизской степи и Туркестану, изучал историю Востока и т. д.
Впоследствии, когда Чокан был уже офицером, П. П. Семенов писал о нем в рекомендательном письме к своему дяде как об удивительном молодом человеке, который, живя в глухой провинции, сумел приобрести громадную начитанность в литературе о Востоке.
Я был свидетелем непрерывных занятий Чокана; ему доставали для чтения интересные книги по Востоку, и он делился ими со мной. Одновременно мы прочитали путешествия Палласа в русском старинном переводе. Это было для меня в высшей степени сенсационное чтение. Страницы этой книги переносили нас в уральские степи на берега Яика. С этих страниц пахнуло на меня ароматом полыни и степных губоцветных; я, кажется, слышал крики летающих над рекой чеграк и чепур. Моя мечта о путешествии получила новую форму; Паллас мои морские мечты превратил в сухопутные, и, мало того, он приблизил их к той территории, где будет проходить моя жизнь и моя служба. Он низвел наши мечты на почву действительности, указал нам на тесные географические рамки нашей деятельности, по крайней мере, для меня, если не для Чокана.
В 1852 году я расстался с Чоканом, окончил курс и вышел из кадетского корпуса, а Чокан должен был остаться в нем еще на год. Собственно, его одноклассники должны были после меня оставаться еще на два года, но Чокан выходил годом раньше их, потому что в последнем классе корпуса преподавали специально военные науки: тактику, фортификацию, артиллерию и др., и правительство считало опасным для государства знакомить с этими науками инородцев.
Когда мы, я и Чокан, оба жили в Омске, мы очень часто виделись; иногда он приходил ко мне и просиживал целый вечер, иногда я заходил к нему. Часто во время этих свиданий он строил планы наших будущих совместных путешествий.
Сначала, он говорил, мы должны поехать в Петербург и поступить в университет, чтобы подготовиться к путешествию. Там он поступит на восточный факультет, а меня посылал на естественно-историческое отделение физико-математического факультета. Во время путешествия он будет заниматься филологией восточных племен, а я собирать коллекцию для Петербургского ботанического сада и для зоологического музея Академии наук. Он в своих планах заносился далеко; в то время границы Китая были еще закрыты для въезда европейцев, и можно было мечтать только о путешествии инкогнито в пределах этого государства. Он так и думал, под прикрытием какой-нибудь маски проникнуть в загадочные недра Поднебесной империи. Мечтал достигнуть отдаленных берегов озера Кукунора и окружающих его гор патриархов, о которых вычитал в «Asie Centrale» Александра Гумбольдта. Эту мечту он постоянно носил в своей голове. И она обнаруживалась у него невольно в его случайных фразах и жестах.
Один мой одноклассник по корпусу, артиллерийский офицер Колосов, впоследствии передавал мне сцену, которая его сильно поразила. Группа кадет стояла у ворот двора кадетского корпуса, которые выходят на Иртыш; в этой группе находился и Чокан. Перед глазами молодых людей открывалась картина: река Иртыш, за нею поднимающаяся к горизонту киргизская степь. Валиханов жадными глазами посмотрел вдаль и сказал, взглянув на свою ногу: «Бог знает, где эта нога очутится впоследствии». Колосов был тогда еще мальчиком, года на 4 моложе Чокана. Он потом сам говорил, что эта фраза крепко ему запомнилась, он как бы почувствовал, что перед ним стоял необыкновенный человек.
И в самом деле, для Чокана было невозбранно мечтать и о далеких берегах Кукунора и вершинах Желтой реки. Совсем в другом положении находился я.
Я был казачий офицер, а казаки - это крепостные государства. Все они были обязаны нести военную службу определенный длинный срок, как простые казаки, так и офицеры. Казачий офицер должен был в то время служить бессменно 25 лет; положение их было жалкое, жалованье получали они скудное; тогда как пехотный офицер, вышедший из того же кадетского корпуса, получал жалованье 250 руб. в год, казачий офицер получал только 72 руб., при этом ему не полагалось ни квартирных, ни отопления, ни фуражных; а по окончании службы - никакой пенсии. Казачий офицер 25-летнего срока не имел права отказаться от службы и не мог переменить рода службы; он должен был служить 25 лет только в своем войске, т. е. сибирский казак - только в Сибирском войске, оренбургский - только в Оренбургском и т. д.
Как же я мог угнаться за соблазнительными мечтами Чокана? Его мечта была свободна, а я в своих планах был ограничен. Не странно ли: я по происхождению принадлежал к державному племени, а Чокан был инородец, член отсталой расы. Я был неправоспособен, а он был свободный гражданин.
Когда Чокан развивал свои заманчивые планы, они не трогали меня. Твердая вера в несбыточность совместного путешествия с Чоканом обсекала моё воображение. Чокан говорил о своих планах с увлечением, пафосом, а между тем его слова отлетали от меня, как горох от стены, Я привык мириться с мыслью, что буду собирать коллекции для ботанического сада и зоологического музея Академии наук только в том районе, в пределах которого совершаются походы и разъезды казаков Сибирского войска.
Хотя я мог служить офицером только в Сибирском казачьем войске, а не в каком-либо другом, но в пределах этого войска мог выбрать любой полк. Я выбрал 8-й, штаб-квартира которого находилась в Семипалатинске,
Во-первых, мне, уроженцу Горькой линии, которая лежит между Курганом и Петропавловском, хотелось увидеть юг, а 8-й полк - самый южный из полков Сибирского казачьего войска; во-вторых, мне хотелось увидеть собственными глазами горы, а значительная часть полка была расположена в долинах Западного Алтая.
По прибытии в Семипалатинск я тотчас же взял отпуск у полкового командира и отправился в Усть-Каменогорск, чтобы повидаться с жившим там моим дядей, и поехал туда вместе с моим отцом. Половина дороги туда от устья р. Убы до Змеиногорска гористая; тут я впервые увидел настоящие горы и убедился, в какой степени мои детские представления о горах расходились с действительностью. Меня очень удивило, что я немало видел в книгах и на картинах, изображавших горные долины, верно передававших действительное, и тем не менее в моем мозгу господствовала детская фантазия.
В Семипалатинске я прожил только зиму, а весной меня уже назначили в поход. Две казачьи сотни были отправлены из Семипалатинска в Киргизскую степь, в Копал, в селение, основанное у подножия Джунгарского Алатау. Отсюда они с присоединением роты солдат должны были двинуться дальше на юг, за реку Или, чтобы при подошве Тянь-Шаня положить основание новому русскому поселению, нынешнему Верному. Я был назначен в состав этого отряда. Я провел в Заилийском крае полтора года. Историю основания Верного опишу потом в особой главе. Из Верного я возвратился в свой полк в Семипалатинск.
В то время как П. П. Семенов путешествовал в Тянь-Шане, вокруг озера Иссык-Куля, я успел послужить в Семипалатинске, поссориться с полковым командиром, перевестись в 9-й полк, который был расположен на Алтае, между Усть-Каменогорском и Бийском, и, наконец, попасть в Омск на службу в войсковое управление.
В то время, когда я был в Омске, сюда приехал из своих путешествий П. П. Семенов и познакомился со мною. Приехав в Омск, он отыскал сначала Чокана, с которым уже был знаком по Верному, и они вдвоем приехали ко мне. Я был занят в это время выписками из архива «Военно-походной канцелярии генерала Киндермана», которые составляют самые старые тома Омского областного архива.
П. П. Семенов заинтересовался описанными мною документами, которые служат данными для истории наших сношений с ближайшими частями Средней Азии, потом пересмотрел гербарий, составленный мной в долине Чарыша, причем удивил меня тем, что мог каждому растению дать латинское название; и пока он сидел у меня, он все говорил мне, что мне нужно выбраться в Петербург в университет, а если останусь в Сибири, то из меня ничего не выйдет, я так и останусь простым казачьим офицером. Чтобы вырвать меня из Сибири, он придумал такое средство: он даст мне рекомендательное письмо к своему дяде, важному сановнику, который должен был в ближайшее лето приехать в Омск ревизовать учебную часть в кадетском корпусе; этот дядя, находившийся в дружеских отношениях с графом Ростовцевым, попросит последнего рекомендовать меня генералу Веревкину, бывшему начальнику управления всex казачьих войск. Генерал Веревкин возьмет меня к себе личным адъютантом, и, таким образом, я, не нарушая закона, не выходя из казачьего сословия, оставаясь казачьим офицером, переселюсь в Петербург. «Ваша служба, - шутя говорил П. П., - будет состоять только в том, что вы будете приходить к генералу обедать и оказывать услугу генеральше разнимать жареную курицу».
Остался у меня в памяти мой визит к П. П. Семенову в Омске. Я застал его еще в постели; он вышел ко мне, накинув на плечи легкую, изящную альмавиву. Он показывал мне свои записки и учил работать, настаивал на экономии времени, советовал не зарываться в мелочах, останавливаться на наиболее важном. Все это время я находился под обаянием другого, столичного мира. Незадолго перед этим я прочитал в «Вестнике Географического общества» путевую заметку Семенова, вероятно написанную в Тянь-Шане; автор вставил в статью две строчки на английском языке из Байрона о парящем над долиной орле; передо мной был представитель богатого культурного мира, такая редкость в омском захолустье, и этот высококультурный человек был потомком какого-нибудь старого боярина.
П. П. Семёнов уехал из Омска, а я остался ждать последствий его письма к его дяде, но долго я не получал никаких известий из Петербурга и начал уже думать, что нужно отказаться от надежды на эту протекцию. Но отказаться от мысли поехать в столицу я уже не мог. П. П. Семенов разбудил во мне желание, которое ранее было заглушено сознанием моего крепостного положения. Я тоже начал мечтать об университетской аудитории и берегах Кукунора.
Надо было придумать какой-нибудь способ выхода из казачьего сословия. Выходы были, но очень редкие и затруднительные. Для офицера открывались два пути: один - поступить в Академию Генерального штаба, но я не рассчитывал на успех на этом пути. Из Сибирского войска был один только случай выхода - через Академию Генерального штаба. Другой выход - по болезни. Но я, к сожалению, был здоров и не мог воспользоваться этим способом.
В эту пору моих мучений меня пригласили как-то на именины одного казачьего офицера. В обществе гостей, состоявшем из казачьих офицеров, я шутил по поводу последнего приказа военного министра, которым давалось военному начальству право предлагать офицерам выйти в отставку без объяснения причин начальнического неудовольствия; и офицер, получивший отставку, терял право быть принятым вновь на службу. Я говорил офицерам, что я бы с удовольствием воспользовался этим приказом, если бы мой полковой командир ни за что ни про что выгнал меня в отставку согласно этому приказу, не объясняя причин, я был бы ему бесконечно благодарен.
Бывший среди гостей казачий полковник вмешался в наш разговор. Он сказал мне: «Вы напрасно думаете, что находитесь в безвыходном положении; вы можете подать прошение об отставке по болезни и вас отпустят».
- Я знаю, - ответил я, - но я здоров, следовательно, мне нужно добыть от доктора ложное свидетельство, заплатив за него порядочную сумму денег, а у меня их нет.
- Вздор, дадут и без денег.
- В таком случае я завтра же пойду к атаману.
И, действительно, на другой день я навесил на себя шашку и отправился к атаману. В то время атаманом был генерал Кринский, человек либеральный, родом из польских татар, но не мусульманин, а католик, приятель Спасовича; генерал в молодости читал «Увражи социалистов», как он сам выражался, читал Прудона, Луи Блана и др. Генерал кончил Московский университет и потом поступил на военную службу.
Когда я изложил ему свою просьбу, он сказал: «Великолепно, я вас одобряю. Вы это прекрасно надумали, но ведь вам нельзя, вы должны 25 лет служить».
- По болезни, ваше превосходительство.
- А! По болезни? Это значит вам нужно придумать какую-нибудь болезнь, какой у вас нет. Хорошо, это можно. Я сам попрошу войскового доктора, чтобы он что-нибудь придумал.
Войсковым доктором был поляк Войткевич, добродушный старик; с благословения генерала он придумал мне грыжу, в котором боку, я теперь не помню, будто бы мешающую мне ездить верхом. Доктор, вручая мне свидетельство, несколько раз повторил: "Смотрите же не забудьте, в котором боку у вас грыжа».
Прошение мое пошло установленным порядком. Главное решение зависело от генерал-губернатора Гасфорта. Когда начальник штаба пошел к нему с докладом, я решил ждать его возвращения у него в канцелярии. Все чины и писари разошлись, и я бродил по пустым комнатам, мучимый сомнениями. Наконец, начальник штаба вернулся. Генерал-губернатор согласился на отставку, но приказал только, если вы подадите прошение в гражданскую службу, «не откажет». Я ответил, выйду в отставку с намерением поступить в университет и даю вам клятву, никогда не игнорировать государственную службу.
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений. т. 4. – Алма-Ата: Наука, 1968. – С. 542-549.
Г. Н. ПОТАНИН
[/b]
Наши мечты
Омск, где находился кадетский корпус, в котором я учился, стоит у преддверия в Киргизскую степь, тогда еще мало исследованную. Наш инспектор класса, Ждан-Пушкин, говорил, что нам придется служить в Киргизской степи, что мы можем попасть в местности, где еще не бывала нога европейца, и, описав их, можем внести вклад в науку. С такими речами он особенно обращался к кадетам казачьего происхождения; он рекомендовал им выучиться маршрутной съемке, а преподавателя географии просил прочесть кадетам особенно подробно географию Киргизской степи.К этому прибавилось еще два обстоятельства. Во-первых, мой отец совершил до семи маршрутов, один раз он доходил до Ташкента и Кокана (описание его поездкц в Кокан было напечатано в свое время в «Военном журнале»). У меня в руках очутились его записные книжки, которые он дополнял интересными рассказами.
Во-вторых, при мне поступил в корпус маленький киргиз, султанский сын Чокан Валиханов, сделавшийся впоследствии моим другом. Это был очень талантливый мальчик. Местное начальство стало смотреть на него как на будущего путешественника. Он очень много рассказывал о киргизском быте; его рассказы так меня увлекали, что я начал их записывать. Вскоре из его рассказов составилась у меня толстая тетрадь. Чокан в это время еще плохо говорил по-русски и сам записывать не мог, но он умел рисовать и иллюстрировал мою тетрадь изображением киргизского оружия, охотничьих снарядов, кожаной посуды и т. п. К концу пребывания в корпусе Чокан начал серьезно готовиться к миссии, на которую ему указывали его покровители, читал о путешествиях по Киргизской степи и Туркестану, изучал историю Востока и т. д.
Впоследствии, когда Чокан был уже офицером, П. П. Семенов писал о нем в рекомендательном письме к своему дяде как об удивительном молодом человеке, который, живя в глухой провинции, сумел приобрести громадную начитанность в литературе о Востоке.
Я был свидетелем непрерывных занятий Чокана; ему доставали для чтения интересные книги по Востоку, и он делился ими со мной. Одновременно мы прочитали путешествия Палласа в русском старинном переводе. Это было для меня в высшей степени сенсационное чтение. Страницы этой книги переносили нас в уральские степи на берега Яика. С этих страниц пахнуло на меня ароматом полыни и степных губоцветных; я, кажется, слышал крики летающих над рекой чеграк и чепур. Моя мечта о путешествии получила новую форму; Паллас мои морские мечты превратил в сухопутные, и, мало того, он приблизил их к той территории, где будет проходить моя жизнь и моя служба. Он низвел наши мечты на почву действительности, указал нам на тесные географические рамки нашей деятельности, по крайней мере, для меня, если не для Чокана.
В 1852 году я расстался с Чоканом, окончил курс и вышел из кадетского корпуса, а Чокан должен был остаться в нем еще на год. Собственно, его одноклассники должны были после меня оставаться еще на два года, но Чокан выходил годом раньше их, потому что в последнем классе корпуса преподавали специально военные науки: тактику, фортификацию, артиллерию и др., и правительство считало опасным для государства знакомить с этими науками инородцев.
Когда мы, я и Чокан, оба жили в Омске, мы очень часто виделись; иногда он приходил ко мне и просиживал целый вечер, иногда я заходил к нему. Часто во время этих свиданий он строил планы наших будущих совместных путешествий.
Сначала, он говорил, мы должны поехать в Петербург и поступить в университет, чтобы подготовиться к путешествию. Там он поступит на восточный факультет, а меня посылал на естественно-историческое отделение физико-математического факультета. Во время путешествия он будет заниматься филологией восточных племен, а я собирать коллекцию для Петербургского ботанического сада и для зоологического музея Академии наук. Он в своих планах заносился далеко; в то время границы Китая были еще закрыты для въезда европейцев, и можно было мечтать только о путешествии инкогнито в пределах этого государства. Он так и думал, под прикрытием какой-нибудь маски проникнуть в загадочные недра Поднебесной империи. Мечтал достигнуть отдаленных берегов озера Кукунора и окружающих его гор патриархов, о которых вычитал в «Asie Centrale» Александра Гумбольдта. Эту мечту он постоянно носил в своей голове. И она обнаруживалась у него невольно в его случайных фразах и жестах.
Один мой одноклассник по корпусу, артиллерийский офицер Колосов, впоследствии передавал мне сцену, которая его сильно поразила. Группа кадет стояла у ворот двора кадетского корпуса, которые выходят на Иртыш; в этой группе находился и Чокан. Перед глазами молодых людей открывалась картина: река Иртыш, за нею поднимающаяся к горизонту киргизская степь. Валиханов жадными глазами посмотрел вдаль и сказал, взглянув на свою ногу: «Бог знает, где эта нога очутится впоследствии». Колосов был тогда еще мальчиком, года на 4 моложе Чокана. Он потом сам говорил, что эта фраза крепко ему запомнилась, он как бы почувствовал, что перед ним стоял необыкновенный человек.
И в самом деле, для Чокана было невозбранно мечтать и о далеких берегах Кукунора и вершинах Желтой реки. Совсем в другом положении находился я.
Я был казачий офицер, а казаки - это крепостные государства. Все они были обязаны нести военную службу определенный длинный срок, как простые казаки, так и офицеры. Казачий офицер должен был в то время служить бессменно 25 лет; положение их было жалкое, жалованье получали они скудное; тогда как пехотный офицер, вышедший из того же кадетского корпуса, получал жалованье 250 руб. в год, казачий офицер получал только 72 руб., при этом ему не полагалось ни квартирных, ни отопления, ни фуражных; а по окончании службы - никакой пенсии. Казачий офицер 25-летнего срока не имел права отказаться от службы и не мог переменить рода службы; он должен был служить 25 лет только в своем войске, т. е. сибирский казак - только в Сибирском войске, оренбургский - только в Оренбургском и т. д.
Как же я мог угнаться за соблазнительными мечтами Чокана? Его мечта была свободна, а я в своих планах был ограничен. Не странно ли: я по происхождению принадлежал к державному племени, а Чокан был инородец, член отсталой расы. Я был неправоспособен, а он был свободный гражданин.
Когда Чокан развивал свои заманчивые планы, они не трогали меня. Твердая вера в несбыточность совместного путешествия с Чоканом обсекала моё воображение. Чокан говорил о своих планах с увлечением, пафосом, а между тем его слова отлетали от меня, как горох от стены, Я привык мириться с мыслью, что буду собирать коллекции для ботанического сада и зоологического музея Академии наук только в том районе, в пределах которого совершаются походы и разъезды казаков Сибирского войска.
Хотя я мог служить офицером только в Сибирском казачьем войске, а не в каком-либо другом, но в пределах этого войска мог выбрать любой полк. Я выбрал 8-й, штаб-квартира которого находилась в Семипалатинске,
Во-первых, мне, уроженцу Горькой линии, которая лежит между Курганом и Петропавловском, хотелось увидеть юг, а 8-й полк - самый южный из полков Сибирского казачьего войска; во-вторых, мне хотелось увидеть собственными глазами горы, а значительная часть полка была расположена в долинах Западного Алтая.
По прибытии в Семипалатинск я тотчас же взял отпуск у полкового командира и отправился в Усть-Каменогорск, чтобы повидаться с жившим там моим дядей, и поехал туда вместе с моим отцом. Половина дороги туда от устья р. Убы до Змеиногорска гористая; тут я впервые увидел настоящие горы и убедился, в какой степени мои детские представления о горах расходились с действительностью. Меня очень удивило, что я немало видел в книгах и на картинах, изображавших горные долины, верно передававших действительное, и тем не менее в моем мозгу господствовала детская фантазия.
В Семипалатинске я прожил только зиму, а весной меня уже назначили в поход. Две казачьи сотни были отправлены из Семипалатинска в Киргизскую степь, в Копал, в селение, основанное у подножия Джунгарского Алатау. Отсюда они с присоединением роты солдат должны были двинуться дальше на юг, за реку Или, чтобы при подошве Тянь-Шаня положить основание новому русскому поселению, нынешнему Верному. Я был назначен в состав этого отряда. Я провел в Заилийском крае полтора года. Историю основания Верного опишу потом в особой главе. Из Верного я возвратился в свой полк в Семипалатинск.
В то время как П. П. Семенов путешествовал в Тянь-Шане, вокруг озера Иссык-Куля, я успел послужить в Семипалатинске, поссориться с полковым командиром, перевестись в 9-й полк, который был расположен на Алтае, между Усть-Каменогорском и Бийском, и, наконец, попасть в Омск на службу в войсковое управление.
В то время, когда я был в Омске, сюда приехал из своих путешествий П. П. Семенов и познакомился со мною. Приехав в Омск, он отыскал сначала Чокана, с которым уже был знаком по Верному, и они вдвоем приехали ко мне. Я был занят в это время выписками из архива «Военно-походной канцелярии генерала Киндермана», которые составляют самые старые тома Омского областного архива.
П. П. Семенов заинтересовался описанными мною документами, которые служат данными для истории наших сношений с ближайшими частями Средней Азии, потом пересмотрел гербарий, составленный мной в долине Чарыша, причем удивил меня тем, что мог каждому растению дать латинское название; и пока он сидел у меня, он все говорил мне, что мне нужно выбраться в Петербург в университет, а если останусь в Сибири, то из меня ничего не выйдет, я так и останусь простым казачьим офицером. Чтобы вырвать меня из Сибири, он придумал такое средство: он даст мне рекомендательное письмо к своему дяде, важному сановнику, который должен был в ближайшее лето приехать в Омск ревизовать учебную часть в кадетском корпусе; этот дядя, находившийся в дружеских отношениях с графом Ростовцевым, попросит последнего рекомендовать меня генералу Веревкину, бывшему начальнику управления всex казачьих войск. Генерал Веревкин возьмет меня к себе личным адъютантом, и, таким образом, я, не нарушая закона, не выходя из казачьего сословия, оставаясь казачьим офицером, переселюсь в Петербург. «Ваша служба, - шутя говорил П. П., - будет состоять только в том, что вы будете приходить к генералу обедать и оказывать услугу генеральше разнимать жареную курицу».
Остался у меня в памяти мой визит к П. П. Семенову в Омске. Я застал его еще в постели; он вышел ко мне, накинув на плечи легкую, изящную альмавиву. Он показывал мне свои записки и учил работать, настаивал на экономии времени, советовал не зарываться в мелочах, останавливаться на наиболее важном. Все это время я находился под обаянием другого, столичного мира. Незадолго перед этим я прочитал в «Вестнике Географического общества» путевую заметку Семенова, вероятно написанную в Тянь-Шане; автор вставил в статью две строчки на английском языке из Байрона о парящем над долиной орле; передо мной был представитель богатого культурного мира, такая редкость в омском захолустье, и этот высококультурный человек был потомком какого-нибудь старого боярина.
П. П. Семёнов уехал из Омска, а я остался ждать последствий его письма к его дяде, но долго я не получал никаких известий из Петербурга и начал уже думать, что нужно отказаться от надежды на эту протекцию. Но отказаться от мысли поехать в столицу я уже не мог. П. П. Семенов разбудил во мне желание, которое ранее было заглушено сознанием моего крепостного положения. Я тоже начал мечтать об университетской аудитории и берегах Кукунора.
Надо было придумать какой-нибудь способ выхода из казачьего сословия. Выходы были, но очень редкие и затруднительные. Для офицера открывались два пути: один - поступить в Академию Генерального штаба, но я не рассчитывал на успех на этом пути. Из Сибирского войска был один только случай выхода - через Академию Генерального штаба. Другой выход - по болезни. Но я, к сожалению, был здоров и не мог воспользоваться этим способом.
В эту пору моих мучений меня пригласили как-то на именины одного казачьего офицера. В обществе гостей, состоявшем из казачьих офицеров, я шутил по поводу последнего приказа военного министра, которым давалось военному начальству право предлагать офицерам выйти в отставку без объяснения причин начальнического неудовольствия; и офицер, получивший отставку, терял право быть принятым вновь на службу. Я говорил офицерам, что я бы с удовольствием воспользовался этим приказом, если бы мой полковой командир ни за что ни про что выгнал меня в отставку согласно этому приказу, не объясняя причин, я был бы ему бесконечно благодарен.
Бывший среди гостей казачий полковник вмешался в наш разговор. Он сказал мне: «Вы напрасно думаете, что находитесь в безвыходном положении; вы можете подать прошение об отставке по болезни и вас отпустят».
- Я знаю, - ответил я, - но я здоров, следовательно, мне нужно добыть от доктора ложное свидетельство, заплатив за него порядочную сумму денег, а у меня их нет.
- Вздор, дадут и без денег.
- В таком случае я завтра же пойду к атаману.
И, действительно, на другой день я навесил на себя шашку и отправился к атаману. В то время атаманом был генерал Кринский, человек либеральный, родом из польских татар, но не мусульманин, а католик, приятель Спасовича; генерал в молодости читал «Увражи социалистов», как он сам выражался, читал Прудона, Луи Блана и др. Генерал кончил Московский университет и потом поступил на военную службу.
Когда я изложил ему свою просьбу, он сказал: «Великолепно, я вас одобряю. Вы это прекрасно надумали, но ведь вам нельзя, вы должны 25 лет служить».
- По болезни, ваше превосходительство.
- А! По болезни? Это значит вам нужно придумать какую-нибудь болезнь, какой у вас нет. Хорошо, это можно. Я сам попрошу войскового доктора, чтобы он что-нибудь придумал.
Войсковым доктором был поляк Войткевич, добродушный старик; с благословения генерала он придумал мне грыжу, в котором боку, я теперь не помню, будто бы мешающую мне ездить верхом. Доктор, вручая мне свидетельство, несколько раз повторил: "Смотрите же не забудьте, в котором боку у вас грыжа».
Прошение мое пошло установленным порядком. Главное решение зависело от генерал-губернатора Гасфорта. Когда начальник штаба пошел к нему с докладом, я решил ждать его возвращения у него в канцелярии. Все чины и писари разошлись, и я бродил по пустым комнатам, мучимый сомнениями. Наконец, начальник штаба вернулся. Генерал-губернатор согласился на отставку, но приказал только, если вы подадите прошение в гражданскую службу, «не откажет». Я ответил, выйду в отставку с намерением поступить в университет и даю вам клятву, никогда не игнорировать государственную службу.
Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений. т. 4. – Алма-Ата: Наука, 1968. – С. 542-549.
Спасибо сказали: bgleo